Асия Эсалнек - Основы литературоведения. Анализ романного текста: учебное пособие

Психологически выразительны портреты героев, например, Андрея Болконского, когда он, покинув Петербург, приехал под начало Кутузова и ощутил себя нужным в военном деле: «В выражении его лица, в походке не было заметно прежнего притворства, усталости и лени; он имел вид человека, занятого делом, приятным и интересным. Лицо его выражало больше довольства собой и окружающими; улыбка и взгляд были веселее и привлекательнее».

Прямой психологизм тоже в подавляющем большинстве случаев обнаруживается при изображении романного типа героев и является там, где непосредственно словами передается их состояние. Своеобразие такого психологизма Толстого заключается в сочетании и сопряжении мыслей и настроений, выраженных в прямой речи героя, с мыслями и состояниями, переданными в форме косвенной или несобственно-прямой речи, а также с комментариями повествователя-автора и его рассказом о происходящих событиях. Взаимодействие этих пластов речи во многом определяет специфику словесной организации текста романа, а вместе с тем его нарративной структуры.

Прямая речь выступает в разных формах высказываний – диалогах, монологах, отдельных репликах персонажей. Диалоги тоже разные: они могут содержать беседы на темы повседневной жизни или обмен мнениями по идейно-нравственным вопросам. Таковы диалоги Пьера и Андрея во время их встречи в Петербурге в доме Болконского или в Богучарове, а также диалог-спор Пьера и Николая Ростова в конце романа о том, что нужно России. Но наиболее репрезентативна с точки зрения психологической характеристики героев монологическая форма речи, обращенная, как правило, к самому себе. У Николая она возникает в моменты особых волнений и потому весьма эмоциональна: «Что же это? Я не подвигаюсь? – Я упал, я убит… Нет, я ранен, и лошадь убита… Где, с какой стороны была та черта, которая так резко отделяла два войска?» – спрашивал он себя и не мог ответить. «Уже не дурное ли что-нибудь случилось со мною? Бывают ли такие случаи, и что надо делать в таких случаях?» Или: «Шестьсот рублей, туз, угол, девятка… отыграться невозможно!…И как бы весело было дома… Валет на пе… это не может быть! И зачем же он это делает со мной?..» У Наташи монологическая речь то более, то менее эмоциональна. Вот пример более экспрессивной речи: «Неужели это я, та девочка-ребенок (так все говорили обо мне), неужели я теперь с этой минуты жена, равная этого чужого, милого, умного человека, уважаемого даже отцом моим? Неужели это правда? Неужели правда, что теперь нельзя уже шутить жизнию, теперь уж я большая, теперь уж лежит на мне ответственность за всякое мое дело и слово?

Да, что он спросил у меня?» Размышления князя Андрея, возникающие по разным поводам, личным и общественным, более спокойны и логичны: «Да, это добрые, славные люди, не понимающие ни на волос того сокровища, которое они имеют в Наташе; но добрые люди, которые составляют наилучший фон для того, чтобы на нем отделялась эта особенно поэтическая, переполненная жизни, прелести девушка!» Пьер тоже в разной степени эмоционален, в зависимости от ситуации и темы его раздумий: «Да, он очень красив (о Долохове), я знаю его. Для него была бы особенная прелесть в том, чтобы осрамить мое имя и посмеяться надо мной, именно потому, что я хлопотал за него и призрел его, помог ему. Я знаю, я понимаю, какую соль это в его глазах должно придавать его обману, ежели бы это была правда. Да, ежели бы это была правда; но я не верю, не имею права и не могу верить». Примеров подобного рода может быть приведено очень много, ибо в романе широко представлена прямая речь героев в ее монологическом выражении.

Специфическая особенность манеры Толстого состоит в том, что, стремясь как можно полнее и яснее представить внутренний мир главных героев и не перегружать текст прямой речью и кавычками, он прибегает к передаче ее в форме косвенной и несобственно-прямой речи. «Пьер думал о том, что князь Андрей несчастлив, что он заблуждается, что он не знает истинного света и что Пьер должен прийти на помощь ему, просветить и поднять его», – таковы выраженные в косвенной речи мысли Пьера во время их свидания в Богучарове после ухода князя Андрея из армии и полного разочарования в военной службе, точнее, в военной среде. «После Аустерлица!…Нет, покорно благодарю, я дал себе слово, что служить в действующей русской армии я не буду. И не буду. Ежели бы Бонапарте стоял тут, у Смоленска, угрожая Лысым Горам, и тогда я не стал бы служить в русской армии», – вот пример отражения эмоционально взволнованного состояния Болконского в прямой речи.

Несобственно-прямая речь более сложна и трудна для анализа, так как здесь умственно-психологическое состояние героев передается словами автора, сохраняя при этом особенности речи героя. НА. Кожевникова замечает, что в «Войне и мире» на первом месте стоят внутренние монологи, переданные прямой речью… в «Анне Карениной» эти две формы сосуществуют» [65]. При сравнении двух романов, возможно, и рождается такое умозаключение, но в «Войне и мире» тоже очень много случаев использования несобственно-прямой речи. В таких случаях взаимопроникновение голосов героя и автора, в частности вступление авторского голоса, становится более заметным. Вот один из примеров: «Он (князь Андрей) посмотрел на поющую Наташу, и в душе его произошло что-то новое и счастливое. Он был счастлив и ему вместе с тем было грустно. Ему решительно не о чем было плакать, но он готов был плакать. О чем? О прежней любви? О маленькой княгине? О своих разочарованиях? О своих надеждах на будущее? Да и нет».

Замечательная особенность манеры Толстого заключается в умении незаметно и органично переходить от передачи прямой речи к косвенной, затем к несобственно-прямой и обратно: «Он (Болконский) знал, что завтрашнее сражение должно быть самое страшное изо всех тех, в которых он участвовал, и возможность смерти в первый раз в его жизни…почти с достоверностью, просто и ужасно, представилась ему. И с высоты этого представления…вся жизнь представилась ему волшебным фонарем, в который он долго смотрел сквозь стекло и при искусственном освещении. Теперь он увидел вдруг, без стекла, при ярком дневном свете, эти дурно намалеванные картины. «Да, да, вот они те волновавшие и восхищавшие и мучившие меня ложные образы, – говорил он себе, перебирая в своем воображении главные картины своего волшебного фонаря жизни, глядя теперь на них при этом холодном белом свете дня – ясной мысли о смерти. – Вот они, эти грубо намалеванные фигуры, которые представлялись чем-то прекрасным и таинственным. Слава, общественное благо, любовь к женщине, самое отечество…И все это так просто, бледно и грубо при холодном белом свете того утра, которое, я чувствую, поднимается для меня». В этом фрагменте косвенная речь (знал, что) переходит в несобственно-прямую, а затем сменяется прямой речью, поставленной в кавычки. Переходы почти незаметны, но авторская интонация более всего ощущается в несобственно-прямой речи, в частности в сравнении жизни с волшебным фонарем и т. п. Столь же изящно писатель вписывает речь героев в собственно повествование о фактах и событиях их жизни, нередко сопровождая то и другое своим комментарием.