Александр Хроленко - Язык фольклора. Хрестоматия

В народной поэзии, при самом первом появлении произведения в устах одного лица это произведение носит столь слабую печать индивидуальности в выборе содержания, выражений, размера, музыкального мотива, что бессознательно усвояется окружающими и бессознательно же, хотя непременно, варьируется ими в известных пределах [159].

Важность грамматической формы состоит в её функции, которая, конечно, должна иметь место прикрепления [165].

Всякое определительное, уменьшая объём и увеличивая содержание понятия, приближает это понятие к конкретности… [211].

Epitheton ornans производит не устранение из мысли видов, не заключающих в себе признака, им обозначенного, а замещение определенным образом одного из многих неопределенных. Поэтому epitheton ornans может означать признак общий всему роду, с точки зрения прозаической ясности, изменений… [211].

Если epitheton ornans означает признак видовой (resp. свойственный предмету не постоянно, а временно), то он не только не запрещает, а напротив побуждает под видом разуметь род, под временным постоянное: «а всядем братие на свои бръзыя комони, да позрим синего Дону» (Дон не всегда представляется синим). Таким образом, epitheton ornans есть троп, синекдоха (от частного к общему, от одного признака к предмету) [212].

Точка зрения синтаксическая, с которой под эпитетом разумеют только прилагательное определительное, удерживаемая в пиитике и риторике, вносит в эти учения чуждую им категорию [215].

С точки зрения пиитической к эпитетам следует отнести всякие парные сочетания слов, изображающие вещи, качества, действия их признаком… [215].

Славянские песни <���…> употребляют сравнительные союзы в кратких сравнениях (усочек, як колосочек; брiвоньки тонкi, як шнурочок и т. п.); но общая грамматическая форма развитых сравнений в этих песнях есть <���…> бессоюзие. Развитость сравнительных союзов в славянских языках показывает, что бессоюзие в рассматриваемом случае не есть необходимость, вынуждаемая скудостью мысли, как было некогда до образования чисто-формальных союзов во всех арийских языках, а сознательный поэтический приём. Смысл, эффект этого приёма тот, что образ в употреблении представляется не воспоминанием, а наличным впечатлением. Кроме этого, впечатление наличности и конкретности образа может установиться и другими средствами, напр. олицетворением, обращением к нему, как к лицу [277].

Лирика говорит о будущем и о прошедшем (предмете, объективном) лишь настолько, насколько оно волнует, тревожит, радует, привлекает или отталкивает. Из этого вытекают свойства лирического изображения: краткость, недосказанность, сжатость, так называемый лирический беспорядок [531].

Всякое понимание слова есть в известном смысле новое его сознание, и всякое слово, как действительный акт мысли, есть точный указатель степени развития мысли… Пусть те, впрочем умные люди, которые полагают, что наш язык недалеко ушёл от языка дикарей, и что, говоря им, мы как бы продолжаем рубить каменными топорами и с трудом добывать огонь трением <���…>, будут хоть последовательны и признают, что и вообще мы недалеко ушли от дикарей. Если же последнее несправедливо, то и первое – лишь следствие недоразумения, принимающего прозрачную глубь языка, которая открывается исследователю, за близость дна [599].

Дело изменяется, как скоро изображаемые утопичными действия мысли поставить на почву языка.

Со стороны словесного выражения, в котором оставил следы действительный исторический ход мысли, суждения (т. е., между прочим, сочетание подлежащего и сказуемого, определяемого и определения) не тождесловны.

В то время (1861–1862 гг.) и до этого я, под влиянием сочинения Костомарова (Об ист. зн. р. н. п.) и отчасти Буслаева, был занят постоянными выражениями славянской народной поэзии и мог заметить, что обычные сочетания, как «брови – соболь», «лицо – белый снег», «кремень человек», мр. «козаче соболю» (см. Объясн. мр. п., II, 343), «козаче хрещатий барвшку», «дiвчина горлиця», «уроди, боже, серебро стебло, серебро стебло женцев1 зерно», суть суждения вовсе не подходящие под формулу а=а. А между тем едва ли кто решится отрицать то, что подобные выражения важны в развитии мысли, ибо это образцы образного, поэтического мышления [61].

Это – то воззрение, которое доныне господствует относительно тропов и фигур вообще: сначала говорилось просто, прозаически, а потом почему-то стало говориться образно, поэтично, необычно. Это – взгляд потомка, которому свой образ мысли, своя обстановка кажутся так естественны, что уровень мысли и обычая предков он готов считать (и действительно считает, как некоторые учёные – мифы) неправильным, болезненным отклонением от этой естественности [217].

Как вообще в развитии мысли и языка образное выражение древнее безобразного и всегда предполагается им, так, в частности, понятия действия, качества суть относительно поздние отвлечения. По вышесказанному суждения аналитические, состоящие в разделении мыслимого на вещь и её качества и действия, стали возможны лишь в силу того что им предшествовали суждения синтетические, состоящие в сочетании двух равно субстанциальных комплексов. Таким образом, существительное с определительным прилагательным предполагает сочетание двух существительных, притом сочетание паратактическое, ибо подчинение одного из этих существительных другому хотя и не устраняет двойственности субстанций, но направлено к их объединению.

<���…> Союз между сопоставляемыми существительными лишь в редких случаях может быть понят как выражение последовательности восприятия вещей, сопоставленных в пространстве. По-видимому, так должно было быть понято и в предполагаемом брови и соболь, очи и сокол (= соболиные, сокольи), чтобы мог возникнуть гиперболический образ:

С этим ср. песенный приём, который я назвал «овеществлением образа, превращением символа в обстановку» (Объясн. малорус, пес, I и II, указатель), напр. «калина-девица», отсюда – «девица под калиной» [218].

В разных течениях языка, иногда личных, иногда более общих, различна степень потребности этих (с точки позднейшего, преимущественно письменного гипотактического языка) плеонастических частиц, заполняющих собою пробелы мысли, В немерной речи они более бросаются в глаза, чем в мерной, (В начале стиха или полустишия эксплетивные частицы менее заметны с позднейшей точки, чем внутри полустиший: чем теснее ожидается связь, тем более поражает её нарушение.) Чем строже стихотворный размер, напр, серб, десятисложный, чем реже встречаются в нём союзы эксплетивные, напр. в серб, и, тем более выделяются и обособляются, как остатки старины, обороты кита и сватови. Наоборот, тем труднее выделить обороты кита и сватови в особый разряд, чем чаще эксплетивные союзы в случаях, например, атрибутивного сочетания существительного и прилагательного или объективного сочетания падежа с родительным принадлежности.