Александр Хроленко - Язык фольклора. Хрестоматия

Затем следует упомянуть о косности эпитета. Эпитет остаётся, а слово между тем развивается и в конце оказывается противоречие между словом и эпитетом. Так в сербском эпосе говорится о белых руках мавра… [451].

Задача исторической поэтики, как она мне представляется, – определить роль и границы предания в процессе личного творчества [493].

Так сложился ряд формул и схем, из которых многие удержались в позднейшем обращении, если они отвечали условиям нового применения, как иные слова первобытного словаря расширили свой реальный смысл для выражения отвлеченных понятий. Всё дело было в ёмкости, применяемости формулы: она сохранилась, как сохранилось слово, но вызываемые ею представления и ощущения были другие; она подсказывала, согласно с изменившимся содержанием чувства и мысли, многое такое, что первоначально не давалось ею непосредственно; становилась, по отношению к этому содержанию, символом, обобщалась. Но она могла и измениться (и здесь аналогия слова прекращалась) в уровень с новыми спросами, усложняясь, черпая матерьял для выражения этой сложности в таких же формулах, переживших сходную с ней метаморфозу. Новообразование в этой области часто является переживанием старого, но в новых сочетаниях [493].

Под мотивом я разумею формулу, отвечавшую на первых порах общественности на вопросы, которые природа всюду ставила человеку, либо закреплявшую особенно яркие, казавшиеся важными или повторявшиеся впечатления действительности. Признак мотива – его образный одночленный схематизм… [494].

…История поэтического стиля, отложившегося в комплексе типических образов-символов, мотивов, оборотов, параллелей и сравнений, повторяемость или и общность которых объясняется либо а) единством психологических процессов, нашедших в них выражение, либо б) историческими влияниями… Поэт орудует этим обязательным для него стилистическим словарём (пока не составленным); его оригинальность ограничена в этой области либо развитием (иным приложением: суггестивность) того или другого данного мотива, либо их комбинациями; стилистические новшества приурочиваются, применяясь к кадрам, упроченным преданием [498].

Насколько обрядовая песня подвержена косности, настолько лирическая почти совсем не остаётся в покое, а, как сама жизнь, разнообразно изменяется. Она прилагается к различным эпохам народной жизни, применяется к известному месту, к различным положениям человека и к его занятиям, которые часто кладут на неё свою печать. Часто одна песня порождает из себя другую; одна и та же песня поётся в одной губернии одним образом, в другой совсем другим. Из лирических песен одни составляют наследие древности, другие возникли в недавнее время и продолжают возникать и изменяются теперь. Это всё производит разнообразие лирических песен и большое количество их вариантов [2].

…Народная песня представляет полное единение слов песни и её напева. Отступление от правильного расположения текста их влечёт за собой изменение в напеве; измененный напев часто требует иного расположения слов. Это обусловливает то, что народный певец хоть и поёт песню, делает и сложные переходы голосом, а вместе с тем всегда как будто рассказывает её… Здесь пропуск повторенного слова, иногда частицы ах или: да, и, уж – разрушает весь текст песни, т. е. весь её склад. Лад песни, т. е. её напев и склад – песенная речь, друг от друга неотделимы [3].

Со стороны стилистики эти песни («Горы», «Поле», «Лес». – А.Х.) весьма замечательны по древней чистоте языка, силе и краткости. В них нет почти ни единого выражения, которое не составляло бы обще-эпических выражений народно-песенной речи [80].

Эти древние песни представляют собой строгий классический тип напевов, вероятно, потому, что они, закаменев, так сказать, на одних и тех же музыкальных оборотах и поэтических образах, сделавшихся эпическими местами, сами менее дают раздолья выражению лирического чувства, чем песни позднейшие [86].

…В Орловской губернии не упоминается ни об ельнике, ни об березнике и осиннике, а говорится о траве мураве: окружающая действительность часто отражается в описательной части песен, и часто, под влиянием личного творчества, производятся изменения там, где выражения песен не сделались эпическими местами [96].

Но таково свойство народной поэзии, что в ней определенные чувства выражаются всегда более или менее однообразными оборотами речи, откуда и возникают известные, твёрдо устанавливающиеся формы народно-поэтического изображения и выражения, впоследствии делающиеся эпическими местами в образовании позднейших песен. Многие песни расставания именно выражаются этими последними словами «Дороженьки» [97].

Часто лирическая народная песня сохраняет в себе древнейшие воспоминания, но в то же время она служит и живым источником выражения чувств поющих, которые песню непосредственно применяют к себе и к своей обстановке [109].

В лирических песнях остаются древнейшие исторические воспоминания в виде эпических мест песни, её картины, общего её тона и колорита, иногда подробностей в дальнейшем развитии песни, как и здесь, – упоминается атаман и есаул, – но не удерживаются непосредственные обращения к лицам, не имеющим живого интереса, и к вставкам, не связанным органически с общим смыслом песни [159].

Определенные факты по большей части, если не всегда, бывают настолько скрыты в лирических песнях, что не представляется возможным указывать на них, и интереса особенного в них нет. В лирической песне важно общее её значение… [220].

В так называемых типических местах, указываемых Гильфердингом, я на основании его же слов различил бы два разряда: во-первых, общие места (loci communes), т. е. эпические описания, которые отлились исстари в определенную форму (напр., описание процесса седлания) и переносятся свободно из одного сюжета в другой, если есть для этого какой-нибудь случай. Эти места составляют такую же принадлежность эпического склада, как постоянные эпитеты в народной поэзии. Как сказитель всякий раз при упоминании поля прибавит к нему эпитет чистого, так он же при описании седлания каждый раз воспользуется готовою, давно установленной картинкой.

Во-вторых, типические места, как видно из приведенного Гильфердингом примера, это – «речи, влагаемые в уста героев». Такие речи уже не шаблоны, а в собственном смысле типические, т. е. из них, главным образом, слагается тип, духовный облик того или другого действующего лица. Они важны для характеристики того или другого богатыря и потому заучиваются наизусть или, по крайней мере, твёрже усваиваются в деталях, так как на них сосредоточен психологический интерес [15].