Наталия Петрова - Язык современных СМИ. Средства речевой агрессии

Термин «интертекстуальность» имеет прозрачную внутреннюю форму, которая помогает понять его значение: inter – 'между', text – 'текст'. Понятие «интертекстуальность» объединяет разноплановые отношения между текстами. Как говорит соответствующая статья в энциклопедии «Культура русской речи», «интертекстуальность – это способ порождения собственного текста и утверждения своей творческой индивидуальности через сложную систему отношений идентификации, противопоставлений и маскировки с текстами других авторов» [КРР: 221; выделено нами. – Авт.]. Выражаются указанные отношения с помощью приема цитирования, когда автор использует чужое слово для наилучшего решения своих коммуникативных, стилистических и прагматических задач. «Суть интертекстуальности заключается не столько в простом цитировании предшественников для доказательства или опровержения своей идеи, не столько в полемике с поколением „отцов“, сколько в том, что, по словам Жолковского, „новые акты творчества совершаются на языке, в материале, на фоне и по поводу ценностей той литературной традиции, из которой они возникают и которую они имеют целью обновить“» [Шаталова 2009: 587]. Таким образом, межтекстовое цитирование предполагает особую конструкцию «текст в тексте» и способствует установлению связи между разными культурами, разными направлениями одной культуры, разными поколениями.

Интертекстуальность как выразительное, обогащающее смысл свойство текста осознается адресатом только тогда, когда последний может «узнать» цитату, «услышать» чужой голос. Для этого адресат (читатель) должен обладать определенными знаниями, эрудицией, начитанностью. Если цитата (а она может быть скрытой, в виде намека на чужой текст) оказывается неузнанной, то эффект интертекстуальности сводится на нет: адресат не поймет нужного смысла, не почувствует подтекст, не проникнется эмоциями и оценками автора. Более того, если цитата будет интерпретирована как авторские слова и понята буквально, то текст может показаться странным, непонятным [29].

Для общего наименования цитат, которые используются как «текст в тексте» для выполнения особых выразительно-изобразительных и оценочно-смыловых функций, в лингвистике принят термин вербальные прецедентные [30]феномены [Красных 2003: 170–171]. К их числу относятся тексты, обладающие следующими свойствами: а) они хорошо известны представителям национально-лингвокультурного сообщества (люди знают о существовании этих текстов, узнают их, восприятие и интерпретация этих текстов в целом стереотипны); б) они актуальны в познавательном и эмоциональном плане; в) к ним часто обращаются (апелляция к этим текстам «постоянно возобновляется в речи представителей того или иного национально-лингво-культурного сообщества») [Красных 2003: 170]. Как отмечает В.В. Красных, прецедентные феномены выполняют роль эталона культуры, функционируют как свернутые метафоры, выступают в качестве символа какой-то ситуации [Красных 2003: 171].

Среди прецедентных феноменов выделяются разновидности: прецедентная ситуация, прецедентный текст, прецедентное имя, прецедентное высказывание. Прецедентная ситуация – это некая ситуация, которая служит в обществе эталоном и связана с определенными эмоциями и оценками. Для обозначения этой ситуации используются прецедентные имена или высказывания ( Чернобыль – ситуация с атомной станцией стала символом техногенной или иной масштабной катастрофы; с корабля на бал – ситуация неожиданного приезда Чацкого к Фамусовым стала символом резкой смены событий). Прецедентный текст – это «законченный и самодостаточный продукт речемыслительной деятельности» [Красных 2003: 172]. Это может быть художественный текст («Евгении Онегин», «Горе от ума», «Идиот»), текст песни, анекдота, рекламы и др. Прецедентное имя – это имя собственное, связанное с какой-то известной (прецедентной) ситуацией или прецедентным текстом (Сусанин, Штирлиц, Печорин, Сталинград). Употребление прецедентного имени вызывает ассоциацию с соответствующей ситуацией и набором коннотативных (оценочных, эмоциональных) смыслов, с ней связанных. Прецедентное высказывание – это законченная, самодостаточная единица предикативного (предложение) или непредикативного (словосочетание, сочетание слов) характера. Чаще всего это узнаваемая цитата из какого-то текста, неоднократно воспроизводимая в речи носителей лингвокультурного сообщества. Помимо своего прямого значения, прецедентное высказывание содержит дополнительные смыслы, известные участникам общения (Что делать? Кто виноват? Наши люди на такси не ездят; Восток – дело тонкое). К прецедентным высказываниям относятся также пословицы (Цыплят по осени считают) [Красных 2003: 172–173].

Интертекстуальность стала одной из характерных черт современного массмедийного дискурса, где прецедентные феномены служат прежде всего средством емкой, экспрессивной характеристики кого-, чего-либо. Эти цитаты способны не только вызвать в памяти человека представление о каком-то герое, сюжетной ситуации или событии, но и – главное – активизировать определенное эмоционально-оценочное восприятие.

Примером системного употребления вербальных прецедентных феноменов (ситуаций, имен, высказываний и собственно текста) как средства выражения негативной оценки может быть статья в «Литературной газете», посвященная новому роману В. Пелевина «Священная книга оборотня». Прецедентным именем (названием фильма) является заголовок статьи — Старая, старая сказка. Он значим не столько связью с известным фильмом, сколько своей внутренней формой, намекающей, с одной стороны, на фантастическое содержание романа, а с другой – на неоригинальность сюжетных ходов и художественных приемов автора. Реминисценция начинает текст статьи, задавая основной тон всему последующему критическому анализу:

Славный писатель Виктор Пелевин! Отличнейший! А какая слава! Тьфу ты, пропасть, да такой славе может позавидовать любого современный автор (Литературная газета. 2005. № 5).

Прозрачная отсылка к гоголевской «Повести о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем» ( Славная бекеша у Ивана Ивановича! Отличнейшая! А какие смушки! Фу ты, пропасть, какие смушки!) формирует стратегию читательского восприятия: автор статьи сознательно нарушает постулат искренности, его нельзя понимать буквально – напротив, следует серьезно усомниться в действительных достоинствах творчества известного писателя. Заявляя о намерении реконструировать замысел романа, журналист добавляет словами булгаковского Бегемота: тем более что это – не бином Ньютона. Фактически дана иронически-уничижительная оценка глубины этого самого замысла, прозрачно указано на чрезмерность авторских амбиций В. Пелевина. В заключительной фразе статьи автор заимствует прецедентные имена как из анализируемого романа В. Пелевина, так и из известных анекдотов, где фигурируют «китайские» обозначения животных: Виктор Пелевин хотел, чтобы в нового книге его главным героем была Хули [лиса. – Авт.], а получилось, что — хуня [заяц. – Авт.]. Журналист здесь поддался соблазну использовать не совсем приличную аллюзию, чтобы вынести суровый приговор не понравившемуся роману. В результате автору рецензии, в целом профессионально написанной и обоснованной, можно предъявить упрек в желании обидеть писателя, нанести удар по его самолюбию, т. е. в речевой агрессивности.