Надежда Лыкова - История языкознания в текстах и лицах

СОЧИНЕНИЯ. Избранное. Виды знания

Итак, я утверждаю, что могут быть два вида знания несоставного (incomplexi): знание абстрагированное и знание интуитивное (notitia abstractiva et notitia intuitiva). <���…> Следует, однако, знать, что и абстрагированное знание можно понимать двояко: в одном смысле это знание чего-то абстрагированного от множества единичных вещей, и тогда абстрагированное знание есть не что иное, как знание чего-то общего, что можно абстрагировать от множества вещей. Об этом будем говорить позже. Если же общее есть истинное качество, существующее в душе как ее субъект (subjective), что можно считать вероятным, то придется согласиться, что постигнуть общее можно интуитивно и что если таким образом понимать абстрагированное знание, то одно и то же знание будет в одно и то же время интуитивным и абстрагированным. В этом же смысле абстрагированное знание и интуитивное знание не будут противоположны друг другу. <���…>. В ином смысле абстрагированное знание понимают как знание, абстрагированное от существования или несуществования и от других признаков, которые случайно принадлежат вещи или сказываются о ней. Это не (означает), что то, чего нельзя постигнуть посредством абстрагированного знания, можно постигнуть посредством интуитивного знания. Скорее одно и то же можно целиком постигнуть в одном и том же смысле посредством обоих видов знания. <���…>

Но различаются они следующим образом: интуитивное знание вещи есть такое знание, благодаря которому можно знать, существует вещь или нет, так что, если вещь существует, разум немедленно решает, что она существует, и с очевидностью постигает, что она существует, если ему случайно не помешает несовершенство этого знания. И точно так же если бы было такое совершенное, сохраненное божественным могуществом знание о вещи несуществующей, то благодаря несоставному интуитивному знанию разум с очевидностью постиг бы, что эта вещь не существует. <���…> Далее, интуитивное знание таково, что когда мы постигаем несколько вещей, из которых одна связана с другой, или одна удалена от другой, или находится в каком-либо ином отношении с другой, то мы благодаря этому несоставному знанию этих вещей немедленно узнаем, связана ли (одна) вещь (с другой) или не связана, удалена ли она (от нее) или не удалена, и узнаем о других случайных истинах, если только это знание не слишком слабое и если нет других препятствий. <���…> Абстрагированное же знание – это знание, посредством которого нельзя с очевидностью знать, существует ли нечто случайное или нет. Тем самым абстрагированное знание абстрагируется от существования или несуществования, ибо посредством этого знания в противоположность интуитивному знанию нельзя знать, существует ли то, что существует, или не существует то, чего нет. <���…>

Необходимо, однако, знать, что универсалии бывают двух видов: универсалия по природе, то есть естественный знак, который может сказываться о многих вещах, подобно тому как дым, естественно, указывает на огонь, стон – на страдания больного, смех – на внутреннюю радость; и такая универсалия есть лишь интенция души, и потому никакая субстанция вне души и ни одна акциденция вне души не есть такая универсалия. Об универсалии этого вида мы поговорим в последующих главах. Другой вид – это универсалия по установлению (volimtaria institutione). В этом смысле и произнесенное слово, которое поистине есть некое качество, представляет собой универсалию, ибо оно знак, установленный для обозначения множества вещей. Поэтому, так же как говорят, что произнесенное слово общеупотребительно, так и можно сказать, что оно универсалия, но не по природе, а только по установлению… <���…> В самом деле, так же как мастер, видя дом или какое-нибудь строение вне (души), создает в своей душе образ подобного ему дома, а затем строит подобный ему дом вовне, который лишь численно отличается от предыдущего, так и в нашем случае образ, созданный в уме на основании того, что мы видели внешнюю вещь, есть образец, ибо, так же как образ дома, если тот, кто создает этот образ, имеет реальную способность производить, есть для самого мастера образец, так и тот образ есть образец для того, кто создает его. И сей (образ) можно назвать универсалией, ибо он образец и одинаково относится ко всем единичным внешним вещам и ввиду этого сходства в объектном бытии может замещать вещи, которые обладают сходным бытием вне разума. <���…> Таким образом, в этом смысле универсалия такова не первично, а получается через абстрагирование, которое есть не что иное, как некий вид создания образов. <���…>

Я утверждаю, что слова суть знаки, подчиненные понятиям или интенциям души, не потому, что если слово «знак» взять в собственном смысле, то сами слова обозначают понятия души в первую очередь и в собственном смысле, а потому, что слова предназначены для того, чтобы обозначать то же самое, что обозначают понятия ума. Так что сначала по природе понятие обозначает что-то, а затем слово обозначает то же самое, поскольку слово по установлению обозначает то, что обозначено понятием ума. И если это понятие изменит свое значение, то тем самым и слово без всякого нового соглашения изменит свое значение. <���…> (Оккам).

<���…> обозначать не есть свойство самого слова, а свойство разума через слово. <���…> Концепт или интенция души обозначает «естественным» образом то, что обозначает; слово, сказанное или написанное, «обозначает» лишь в силу добровольного установления людей. <���…> Одна интенция души воплощается в именах, иные – в глаголах или в других частях речи: местоимениях, наречиях, союзах, предлогах (ИЛУ СЕ: 282).

<���…> произнесенное или написанное слово может сколь угодно изменять свое значение, мысленное же слово (концепт) не может изменить своего значения ни по чьему желанию. <���…> Синонимы образовывались не из потребности обозначения, а для украшения речи. То, что обозначается синонимами, отлично могло бы обозначаться одним словом, так как множественности синонимов не отвечает множественность концептов (ИЛУ СЕ: 285).

Комментарии

Чистому логику безразлично, являются ли универсалии, каковые суть термины предложений, вещами вне человеческой души или в душе, или представляют собой звуки или написание <���…>(ИЛУ СЕ: 278).

Для наглядного познания необходима сама вещь без какого-либо промежуточного звена (sine omni medio) между ней и самим актом рассмотрения или усвоения (ИЛУ СЕ: 280).

В конце XIII в., в период общекультурного подъёма в Западной Европе, формируется грамматическое учение модистов. Колыбелью грамматики модистов оказался Парижский университет, дальнейшая её разработка велась в университетах Эрфурта, Болоньи, Праги. Представители – Симон Дакийский, Боэций Дакийский, Мартин Дакийский, Иоанн Дакийский, отчасти Иоанн Дуне Скот, Мишель из Марбэ, Сигер из Куртрэ, Радульф Бритон. Самый знаменитый из модистов – Томас Эрфуртский. Модисты интересовались не столько фактами латинского языка (где они в основном следовали Присциану), сколько общими свойствами языка и его отношениями к внешнему миру и к миру мыслей. Модисты впервые пытались установить связь между грамматическими категориями языка и глубинными свойствами вещей. Модисты внесли также вклад в изучение синтаксиса, недостаточно разработанного в античной науке. Грамматическое учение модистов представляет собой вершину достижений западноевропейской науки позднего Средневековья, первую теорию языка в европейской научной традиции.