Джеймс Эйтчесон - Верный меч

Он был именно таким, каким я помнил: тот же размер, грубые края и кожаный шнурок. Я осторожно подошел к столу, обойдя мешок капеллана, который он оставил у подножия кровати, всматриваясь, чтобы убедиться, что я не перепутал его с другими свитками, которые мог везти с собой Гилфорд. Других пергаментов не было. Одиноко белое гусиное перо торчало из деревянной подставки рядом с небольшой плошкой, наполненной чернилами. Больше на столе не было ничего. Это должно было быть то самое письмо.

Я услышал тихий стон и бросил через плечо взгляд на священника, скорчившегося под одеялом. На мгновение мне показалось, что он сейчас откроет глаза, но он этого не сделал, только повернулся на другой бок лицом к двери.

Кровь, казалось, пульсировала во всем моем теле, я чувствовал ее удары в руках, ногах, ушах. Когда в последний раз я совершал нечто столь безрассудное? Но я не собирался уходить, пока не получу того, за чем пришел.

Я поднял пергамент, держа его концы между ладонями, чувствуя его легкость и сухую хрупкость.

В горле пересохло. Я не решил заранее, что буду с ним делать. Мог ли я осмелиться и забрать его с собой, чтобы вернуть позже, или прочитать сейчас? Здесь было достаточно света - по крайней мере, до тех пор, пока луна не скроется за облаками - но чем дольше я оставался, тем сильнее рисковал. Но если я заберу письмо, я должен быть уверен, что смогу вернуть его, прежде чем капеллан заметит пропажу. А это означало, что мне придется проделать все еще раз.

Я бросил взгляд в сторону священника, но он спал крепко. Медленно дыша, я начал развязывать кожаный шнурок. Узел был простым, как только я ослабил первую петлю, остальные развязать оказалось легко. Затаив дыхание, я начал раскатывать свиток.

И почувствовал спазм отчаяния в животе. Там, где я ожидал найти аккуратно выведенные черными чернилами строчки, не было ничего. В нижней части страницы я потрогал пальцем затвердевшую лужицу красного воска, с вытесненной буквой "М" - острые вершины, затейливо изогнутые ножки - но над ней ничего.

Возможно, капеллан подменил свиток другим, но зачем ему это делать? Или существует еще один? Тем не менее, я хорошо запомнил пергамент, это был тот самый.

Я покосился на страницу, поворачивая ее в тусклом лунном свете, и, развернув последние несколько дюймов, похолодел от волнения. Я увидел два слова, написанных по латыни неуверенной рукой: должно быть, это была рука Мале, потому что любого другого писца погнали бы со службы за такой почерк.

"Tutus est".

Все, что было написано. Я прочитал снова, чтобы убедиться, что понял правильно, потом перевернул лист и проверил, что на другой стороне нет ничего, что я мог пропустить. Больше ничего. Только два слова.

Tutusest. "Это безопасно". Но что это значило? Может быть, он писал об Эофервике, но почему он не указал название города, и как он мог быть уверен, что там безопасно?

Священник глубоко вздохнул во сне и снова зашевелился, напугав меня. Его лицо было прижато к тюфяку, седые волосы свисали на глаза. Его тело скрючилось, словно у горбуна, лоб сморщился, словно в мучительных раздумьях; он пробормотал несколько английских слов. Затем он расслабился, его дыхание замедлилось и выровнялось.

Я стоял неподвижно, наблюдая за ним, пока не убедился, что он действительно спит. Но больше оставаться здесь не стоило. Я получил все, что хотел, даже если и не понял, с чем имею дело.

Я свернул пергамент в трубочку, завязал как раньше или как можно более похожим узлом, и положил туда, где нашел его. Снаружи закричала сова, и я воспринял это, как предложение убираться отсюда. Я вспомнил, что мешок Гилфорда лежит на полу, и позаботился, чтобы не наступить на него.

У двери я остановился, проверяя, что не оставил следов, которые завтра могут выдать мой визит. Потом, медленно закрыв дверь, пересек лестничную площадку и вернулся в свою каморку.

27

На следующее утро я проснулся позже обычного; сняв ставни, я увидел, что мир вокруг залит светом и солнце поднялось уже высоко. Я оделся быстро, как мог, накинув тунику поверх рубашки и натянув штаны, и спустился вниз.

Все сидели вокруг стола, и приветствовали меня, когда я направился к ним. Сегодня нам дали больше еды: маленькие лепешки хлеба и сыра, и так же угри, соленые и вяленые, возможно, добытыми из реки самими монахинями. Это было щедрое угощение, особенно если учесть, что в эти зимние месяцы, они сами не получали ничего до полуденной службы.

Я собрался присесть с ними, когда понял, что священника здесь нет.

-Где Гилфорд? - Спросил я, оглядываясь по сторонам, чтобы убедиться, что я не пропустил его.

Мысль, что он может до сих пор оставаться в постели, казалась невероятной.

-Он пошел поговорить с Эдгитой, - сказал Уэйс. - Видимо, она вернулась из Винчестера сегодня утром. За ним пришла одна из монахинь.

Наконец она была здесь, женщина, ради которой мы проделали весь этот путь.

-Когда это было?

Уэйс пожал плечами и посмотрел на остальных.

-Недавно, - сказал он. - Немного погодя мы услышали, как ты поднялся с постели. Мы подумали, что ты, должно быть, услышал их.

-И ты не подумал пойти с ним? - После всего, о чем мы говорили накануне, я ожидал, что они будут внимательно смотреть за Гилфордом, особенно, когда дело касается его секретов с Эдгитой

Tutusest, вспомнил я. Только она и Мале знали, что означают эти слова.

-Он сказал, что будет говорить с ней наедине, - вмешался Эдо. - Он не позволил никому из нас пойти с ним.

-Куда он пошел?

По крайней мере, Гилфорд ушел только что.

Эдо и Уэйс покачали головами, и я выругался про себя. Они должны были разбудить меня, я бы проследил, чтобы священник не оставался без присмотра. Но потом я заметил, как неуверенно Филипп косится на своих товарищей.

-Вы знаете, не так ли? - Спросил я их, подозревая, что они не разбудили меня специально. - Куда он пошел?

Они обменялись взглядами, как будто не зная, говорить ли мне, но Филипп, видимо, первым понял, что я не отступлю, потому что сказал:

-Они пошли в личные покои Эдгиты.

-И где они?

-На верхнем этаже дормитория... - начал он, но не успел сказать что-либо еще, потому что меня осенило.

Трое из них бывали здесь раньше. И должно быть, им было известно об Эдгите: кто она такая сейчас и кем была раньше. Я почувствовал себя дураком. Почему я не замечал?

-Значит, Мале не в первый раз посылает вас сюда, так? - Сказал я. - Когда ты собирался сообщить мне это?

-Мы не думали, что это важно, - угрюмо буркнул Радульф.

Я встретил его взгляд. С самой нашей первой встречи он испытывал мое терпение, и, признаюсь, сейчас у меня не оставалось к нему никаких добрых чувств.

Я шагнул к нему, он поднялся со скамьи, чтобы встретить меня, но прежде, чем он успел поднять руку, чтобы защититься, я схватил его за ворот туники. Я слышал протестующие голоса Филиппа и Годфруа, стук дерева о камень, когда они, вскочив, опрокинули свои табуреты, но не обратил на них внимания.