Олег Егоров - Русский литературный дневник XIX века. История и теория жанра

Аналогичный прием использует в своем дневнике А.И. Герцен. Деятельный характер описывается им посредством нанизывания глагольных форм: «А.И. Тургенев – милый болтун; весело видеть, как он, несмотря на седую голову и лета, горячо интересуется всем человеческим; сколько жизни и деятельности. А потом приятно слушать его всесветные рассказы, знакомства со всеми знаменитостями Европы. Тургенев – европейская кумушка, человек в курсе всех сплетней разных земель и стран, и все рассказывает, и все описывает, острит, хохочет, пишет письма, ездит спать на вечера и любезничать везде» [151].

Статично изображает характеры в своем дневнике А.Ф. Тютчева. Но ее описания всегда подробны, многогранны, нередко даются в сравнении, и главное: Тютчева рисует характер объемно, в многообразии противоречий, внешнего и внутреннего, природного и социального. «В ее уме и даже во внешности, – пишет она о своей товарке, фрейлине Александре Долгорукой, – есть что-то изящное и пленительное, вкрадчивое и вместе с тем гордое, ласковость сочетается в ней с страстью к остроумной и оригинальной насмешке. У нее бывают порывы безумного веселья, за которыми следуют моменты мрачного и угрюмого уныния, ряд противоположных настроений <...> Она чрезвычайно скрытна и себе на уме <...>» [152](с. 93 – 94)

Лаконично, на грани афоризма создает характеры П.А. Валуев. Но краткость не умаляет их выразительной силы. Автор выделяет в человеке стержень его личности. Несколькими росчерками он вычерчивает профиль, наподобие пушкинских рисунков на полях дневника. Причем данный прием применяется как к давно известным ему лицам, так и к тем, кого он видит впервые: «Заезжал к Головину. Вечером он был у меня <...> Умен, вкрадчив, методичен, эгоистичен, мало приятен»; «Вечером был и. д. смоленского предводителя Потемкин. Хитрый агитатор. Был Чевкин, прощаться. Тихий, как ручеек, мягкий, как шелк, нежный как невеста»; «Вечером был у меня <...> председатель московской губернской управы Наумов. Неприятная, прижимистая личность» [153].

Так же, при помощи доминант, стоится характер у Д.А. Милютина. Автор стремится к объективности и поэтому дает образ целостно, избегая односторонних характеристик: «Хотя граф Строганов отличается крайне узким, угловатым соображением, однако же, это человек характера независимого и честного <...>»; «<���Назимов> был хороший человек, хотя и ограниченной интеллигенции и слабого образования»; «Литвинов <...> сколько я знаю его, человек хороший, благодушный, честный, но бесцветный, привыкший с давних пор к роли дядьки при юных великих князьях» [154].

Несмотря на преобладание девальвирующей тенденции в дневниках послекризисного периода, у Л. Толстого также встречаются попытки обрисовать характер человека целостно: «Он <���Фет> на мои грешные глаза непохороненный труп. И не правда. В нем есть жизнь. Бьется эта жизнь где-то в глубине» [155].

Тип в дневнике по аналогии с художественным типом всегда является характером. Автор вначале выделяет в образе характерное, а потом уже соотносит этот образ с той или иной социальной либо психологической общностью.

Реже встречается такая разновидность типа, которая не индивидуализирована: автор дает обобщенную характеристику какой-то профессиональной, реже – социальной группы, не выделяя ее из массы конкретных носителей типических признаков. Поводом к такому обобщению служат отдельные представители данной группы. Но в дневнике они не называются, так как для автора важнее с эстетической точки зрения обрисовать группу (тип) в целом. Обе разновидности – индивидуализированного и не индивидуализированного типа – встречаются в дневнике М.П. Погодина: 1. «Сам Богуславский, в ученом костюме, т.е. без галстука, с длинными всклокоченными волосами, весь в пыли, один-одинехонек на вершине высокого университетского здания, был для меня очень занимателен, как верный образец немецкого ученого, который отделился от земли и живет один в своем особом мире»; 2. «Почтовые содержатели – особый класс людей, которые живут очень хорошо, пользуются порядочными доходами и имеют средства образоваться, давать воспитание детям. В пристойных домиках живут они на станциях среди своих семейств и могут вести жизнь мирную, честную, приятную и независимую» [156].

Второй прием создания типического образа использует в своем дневнике А.Ф. Тютчева: «У нас есть двоякого рода культурные люди: те, которые читают иностранные газеты и французские романы, или совсем ничего не читают; которые каждый вечер ездят на бал или на раут <...> Другого рода люди – это те, которые ездят на бал или на раут только при крайней необходимости, читают русские журналы и пишут по-русски заметки <...> Их обычно называют славянофилами» [157].

А.И. Герцен в основу типического кладет социальный темперамент личности. При этом он стремится высказать свое отношение к главным свойствам данного типа, нередко проводит исторические и типологические параллели: «< Белинский> фанатик, человек экстремы, но всегда открытый, сильный, энергичный. Его можно любить или ненавидеть, середины нет <...> Тип этой породы – Робеспьер <...>» (с. 242); «Иван Киреевский, конечно, замечательный человек; он фанатик своего убеждения, как Белинский своего. Таких людей нельзя не уважать <...>» [158].

В свойственной ему манере использовать афоризмы, крылатые выражения и другие приемы, почерпнутые из литературы, строит тип Валуев. Порой он соотносит подмеченный им в жизни тип с литературным персонажем и таким образом эстетизирует его, делает обобщение в широком историческом контексте: «Вечером вчера у меня был московский генерал-губернатор. Сдается, человек хороший, спокойный, но Скалозуб, произведенный в полные генералы» [159].

Д.А. Милютин всегда улавливает в типе сочетание социального и природного: «Кн. Голицын – тип бездарного труженика и доброго человека»; «Пороховщиков принадлежит к числу тех личностей, которые расплодились в последнее время под названием «общественных деятелей» <...> Большею частью это люди, одаренные от природы живым воображением, чувствуют неодолимую потребность деятельности <...> Они говорят больше, чем делают» [160].

С крупными социальными сдвигами связано появление большого количества отрицательных типов в дневниках последней трети века. Помимо жизненных причин рост массы таких образов был обусловлен психологическими мотивами, негативными изменениями в настроениях и взглядах дневниковедов, их душевными конфликтами. Меняется восприятие и оценка отрицательного типа: утрачивается объективность и вместо прежнего сдержанного отношения к нему автора он подвергается нещадной критике. Часто в самом определении типа уже содержится его негативная оценка. Так, В.Г. Короленко впервые в истории дневникового жанра рисует вырождающийся тип: «Бильбасов – интересный тип! Седой «гасконец», с подвернутыми кверху концами желтых усов a la Henri IV, одет в кургузые пиджачки с иголочки, каждый раз приносящий в заседание какую-нибудь костюмную новинку, он любит огорошивать своих администраторов знакомых либеральными суждениями. Если бы нужно <���было> приурочить Бильбасова к какому-нибудь периоду русской истории, я бы сказал: «Это человек их времени лорис-меликовской «диктатуры сердца» [161].