Лев Успенский - Слово о словах

115.Любопытно, что с названиями зарубежных городов этот «иностранный суффикс» как будто никогда не применяется. Я, по крайней мере, таких случаев не знаю. Даже жители библейской ЭДЕССЫ существуют в Библии не как «эдесситы», а как «эдессяне». А внутри России – пожалуйста.

116.Стоит обратить внимание на то, что и производное слово «двое» имеет очень определенную родовую окраску. Мы можем сказать «двое парней», но только «две девушки». Однако «там пришли какие-то двое» можно сказать, если хоть один из пришедших мужчина. Говорим мы и «двое часов», «двое брюк».

117.Правда, по-французски можно употребить слово «un» и во множественном числе: «les uns et les autres» – «одни и другие», но в этом словоупотреблении есть такой же привкус искусственности, как у нас, когда мы употребляем междометия или предлоги в качестве существительных: «ахи и охи»; "критик называл сии частицы «ужами», и т. п.

118.Впрочем, «трое» ведет себя точно так же, как «двое»: можно сказать «трое мушкетеров», а «трое дам» – нельзя.

119.«И вышли мы с сотней дружинников и с женщинами и с детьми на день святого Бориса из Чернигова, и ехали сквозь половецкие полчища...»

120.«И находился я в Переяславле со своею дружиною 3 лета и 3 зимы...»

121.«А вот что делал я в Чернигове: своими руками связывал в лесах по 10 и 20 живых коней, да кроме того, ездя по реке Роси, ловил своими руками таких же диких лошадей. 2 тура метали меня на рогах... да 2 лося – один ногами топтал, а другой рогами бодал».

122.В двойственном числе существовали всего три падежные формы. Именительный совпадал с винительным и звательным, родительный – с предложным, дательный – с творительным.

123.Во французском языке есть выражение croissant («круассан») мужского рода, но оно означает «полумесяц», «лунный серп», то есть уже нечто иное.

124.Аналогичное положение и в китайском языке, где «кот» именуется «мао», но только безотносительно к полу. Кот же в смысле «кот-самец» будет «гунмао», «кошка» – «пиньмао».

125.Сравните у А. П. Чехова (Собр. соч., т. V, ст. 18): « – Ба, жив Курилка! – засмеялся губернатор. – Господа, поглядите, наша городская голова идет. Сюда идет. Ну, беда, заговорит он нас теперь».

126.Теперь студенты говорят «наш староста» и в тех случаях, когда этот староста – девушка.

127.В стихотворении Г. Гейне говорится о дереве, которое по-немецки называется «фихтенбаум», или «фихте». В различных немецко-русских словарях это название переводится по-разному: то «сосна», то «ель», то «пихта». Ознакомление с толковыми словарями немецкого языка показывает, что вопрос этот не так-то прост. «Фихте» и действительно в некоторых наречиях немецкого языка означает пихту, в других – сосну, в третьих – ель. В свою очередь, «сосна» в различных местах Германии носит наименования «фихте», «фёрэ» и «кифер». По-видимому, народный язык вообще не слишком резко разграничивал там когда-то эти три древесные породы, и их названия смешиваются и до сих пор. Лермонтов вслед за большинством переводчиков принял для «фихтенбаум» значение «сосна», и у нас нет никаких оснований отказываться от его точки зрения.

128.К слову сказать, с точки зрения ботаников-систематиков поэт допустил тут существенную неточность: кедр (Cedrus) – дерево южное, растущее только на Средиземноморье. На севере (в особенности у нас в сибирской тайге) растет совсем не кедр, а так называемая кедровая сосна (Pinus cembra), от которой мы получаем наши кедровые орешки.

129.В одном из рассказов А. К. Толстого яицкий казак, держа за хвост суслика, на вопрос о том, самка это или самец, отвечает важно; «Жеребец, ваше благородие!»

130.Чтобы хоть немного намекнуть на удивительное разнообразие принципов, по которым разные языки делят названия вещей, то есть имена существительные, на разряды, упомяну вот о чем. Китайскому языку чуждо наше деление существительных на три рода. Зато они делятся им на две группы: слова, означающие единицы измерения, и слова, не могущие означать их. Оставляя в стороне первую группу, укажу только на деление, существующее внутри второй. Эти существительные распадаются на разряд «вещество» и разряд «не вещество». В первый попадают такие слова, как «шуй» (вода), «жоу» (мясо); во второй «жень» (человек), «шань» (гора) и т. п. Существительные, относящиеся к «не веществам», опять-таки делятся на множество подклассов, совершенно неожиданных для европейца. Так, к одному классу принадлежат слова «стол», «билет», «лицо»: это группа предметов, обладающих плоской открытой поверхностью. Другой класс охватывает существительные, означающие предметы, которые схватываются за ручку или которые можно представить себе, как схватываемые за нее: скажем «веер», «чашка», «нож». Такие слова, как «виноградная лоза», «пулемет» и «радиоприемник», попадают в один разряд, потому что они означают предметы, связанные с подпоркой или опирающиеся на нее. Слова «тигр», «крыса», «чулок» и «петух» входят, как это нам ни странно слышать, в класс существительных, означающих «предметы средней величины». Вы скажете, что у вас ум за разум заходит от такой классификации: тигр и крыса – средней величины! Виноград и радиоприемник – в одной группе! Но китаец резонно ответит вам: это ничуть не более нелепо, чем относить «козла», «пароход» и «микроба» к одному мужскому роду, а «козу», «шхуну» и «бактерию» – к другому роду, женскому, объединяя их по этой совершенно непонятной линии. Но раз это так, раз принципы распределения могут быть столь различными, не приходится сомневаться, что на протяжении веков они могут изменяться и внутри одного языка, у одного народа. То, что когда-то имело смысл и значение, может постепенно его полностью потерять или сменить на совершенно новый. Так, безусловно, было и с нашим разделением на роды.

131.А происходит это название, в свою очередь, от исковерканного греческого выражения «Eis ten polyn», то есть «в город».

132.Любопытно, что язык, отбросив слово «палья» (французское paille) как ненужный дубликат русского «солома», сохранил для обозначения светло-желтого, «соломенного» цвета выражение «палевый». Впрочем, употреблялось оно только профессионалами: портными, малярами, животноводами и т. п.

133.Л. Н. Толстой, адресуясь только к писателям, свирепо говорил когда-то: «Если бы я был царь, я бы издал закон, что писатель, который употребит слово, значение которого он не может объяснить, лишается права писать и получает 100 ударов розги». Надо заметить, что этот гнев великого мастера языка справедлив и не только по отношению к людям пишущим.