Виктор Шнирельман - Арийский миф в современном мире

Примечательно, что сам Миролюбов понимал противоестественность связей между шовинизмом и наукой и указывал, что к добру такое странное сочетание не приводит. Он писал: «Когда наука прекращает разыскивать истину, она начинает утверждать ложь» (Миролюбов 1983: 86). Но, как и все такого рода «авторы-правдолюбцы», сам он никогда не следовал этому высокому требованию, а обращал его против западной науки и, в частности, немецких ученых. Остается добавить, что другой выходец из русской эмиграции Б. Ребиндер, также увлеченный «праисторией славян», снабжал трудами Миролюбова как В. Безверхого, так и других российских любителей «язычества».

«Влесовой книгой» был очарован и такой эмигрантский автор, как протоиерей С. Ляшевский, в соответствии с ней создавший образ «доисторической Руси» (Ляшевский 1977). Он был, пожалуй, первым православным священником, соблазнившимся этой фальшивкой. Между тем именно к его авторитету апеллируют сегодняшние защитники «Влесовой книги», выставляя его едва ли не ведущим специалистом по Древней Руси (Асов 2001а), что, конечно же, мало соответствует истине.

Наконец, еще одним источником современной русской неоязыческой историографии является довольно загадочная книга эмигранта третьей волны П. П. Орешкина, настолько одиозная по своему содержанию, что даже петербургские «венеды» сочли ее грубой подделкой, искажавшей суть «древней русской истории» (см.: Родные просторы, 1995, № 2). Между тем эту книгу с энтузиазмом популяризировал главный редактор газеты «За русское дело» О. М. Гусев. В своей газете он опубликовал некоторые отрывки из нее (Орешкин 1994а), а полный текст был помещен в газете «Страницы русской истории» (Орешкин 1994б). Появление этой книги в России связано с именем Т. Паншиной, любительницы популярной и нередко фантастической литературы о древних цивилизациях. Эта дама утверждает, что получила книгу в Париже в 1985 г. и была зачарована открывшимися ей глубинами русской истории. В ее изложении П. Орешкин предстает московским журналистом, женатым на австрийке, который, будучи истинным русским патриотом, все же выехал в конце 1970-х гг. за рубеж. Развивая свои необыкновенные идеи, он якобы не встретил понимания на Западе, где, по словам Паншиной, русскую тематику намеренно замалчивали (Паншина 1996). На поверку оказывается, что под «русской тематикой» имеется в виду расистский подход к истории, давно и справедливо осужденный мировой наукой. Между тем именно этот подход вызывает восторг у издателей указанных газет, усматривающих главную заслугу своего кумира в том, что он нашел «ключ… к происхождению белой расы» (Орешкин 1994б: 1).

У Паншиной этот подход находит понимание и одобрение, что и заставляет ее восхищаться книгой Орешкина, якобы выпущенной одним из итальянских университетов в 1984 г. О чем же повествует эта книга? С гневом отметая все прежние версии древней русской истории как «искореженные западными профессорами», автор смело брался за дешифровку древних письменностей, не будучи ни лингвистом, ни палеографом, ни историком и не имея для этого никаких навыков. Он с ходу отметал тот давно установленный факт, что древнейшие системы письменности не были алфавитными и основывались на иных принципах. При этом ему (и только ему одному!) было ясно, что все письменности носили исключительно алфавитный характер и, больше того, были написаны на одном языке. Естественным образом этот язык оказывался славянским, русским. Любопытно, что путеводной нитью для автора становилась Библия – ведь она утверждала, что раньше на земле жил один народ, говоривший на одном языке. Сказание о Вавилонской башне автор понимал вполне буквально и писал о «преднамеренной катастрофе», приведшей к расколу единого прежде языка. Правда, он тщательно скрывал от читателей, кто же мог устроить такое безобразие.

Следуя этой логике, автор, ничуть не смущаясь, читал по-русски этрусские письмена, загадочную надпись на Фестском диске, египетские иероглифы и протоиндийские надписи. Он доходил до того, что объявлял древнегреческий язык, латынь и санскрит искусственными языками, созданными на древнеславянской основе для посвященных. Видимо, увлеченный конспирологией, автор вообще считал, что все древние письменные документы представляли собой шифровки, знаки которых намеренно искажались, чтобы они не стали достоянием непосвященных. Он представлял себя единственным на Земле, кому открылась их тайна. Предваряя исследования академика Фоменко, Орешкин видел в античной литературе памятники XIV–XV вв., написанные «умнейшими людьми эпохи – теми, кто опасались говорить открыто, кто уже предчувствовал дым костров и гнусавое пение за спиной» (Орешкин 1994б: 6). И проницательный читатель так и видит образы древнерусских волхвов, которые столь хитроумным способом уберегали свои древние знания от лап инквизиции.

Задолго до Кандыбы и других неоязыческих любителей «глобальной русской доистории» Орешкин объявил русскоязычным все древнейшее население земного шара, якобы принадлежавшее к пяти крупным племенным объединениям. Мало того, «по-славянски» он «прочитал» и целый ряд палеолитических изображений, что позволило ему углубить славянское прошлое едва ли не до изначальных рубежей человеческой истории. Автор недвусмысленно давал понять, что все это блестящее прошлое было загублено в эпоху Средневековья, а его полному забвению немало поспособствовали «гуманисты эпохи возрождения» после сожжения «последнего язычника». Остается упомянуть, что для своих фантастических построений автор всемерно прибегал к народной этимологии и самым кровожадным способом препарировал данные топонимики (Орешкин 1994а, 1994б). Любопытно, что статьи Т. Паншиной, рекламирующие откровенно языческие фантазии Орешкина, с сочувствием публиковал русский эмигрантский журнал «Вече», гордившийся своей православной позицией (Паншина 1996, 1997).

Все перечисленные примеры – конечно, крайности, что не мешает им служить отправной точкой для развития современной неоязыческой мифологии. Впрочем, и гораздо более умеренные версии древней истории Украины, созданные эмигрантами, непременно включают тезис о трипольцах как прямых предках современных украинцев (см., напр.: Семчишин 1993: 2–4). В 1990-х годах с ростом контактов между метрополией и диаспорой версии «украинской праистории», созданные эмигрантами, в частности, в Канаде, широко популяризировались в украинской прессе. Для примера можно указать на работу канадского автора В. Пайка, который, во многом повторяя Силенко, начинал историю Украины с палеолита и с гордостью заявлял, что в позднем палеолите Европа заселялась исключительно с территории Украины. Он также утверждал, что основы украинского своеобразия (физический тип, культура, этничность) были заложены в эпоху трипольской культуры, и безапелляционно называл трипольцев «самарами», как будто это было их этническим названием (Пайк 1992а: 13–17) 62. Всех обитателей Украины, живших там в те или иные древние эпохи, независимо от их языка и этнического происхождения, автор безоговорочно называет украинцами – киммеров, скифов, сарматов, готов, роксоланов. Основываясь на созвучии этнических названий, он доходил до утверждения о том, что в древности выходцы с Украины заселяли Месопотамию, Палестину, Шотландию и… даже Филиппины и Японию (Пайк 1992а: 14). Пайк подхватывал версию «Влесовой книги» о скотоводческом образе жизни предков славян-украинцев и об их кочевании от Дона до Алтая и Индии.