Виктор Шнирельман - Арийский миф в современном мире

«Влесова книга» постепенно начинает входить в учебную литературу. Например, она пропагандируется в ряде учебников по культурологии, рекомендованных для школьного и вузовского преподавания Министерством общего и профессионального образования (Маркова 2000: 133–134; Драч 2001: 354–356). Ссылки на нее есть в учебнике по социологии личности (Смирнов 2001: 163). Идеи «славянской предыстории» проникают и в университеты. Например, в своих лекциях по отечественной истории в Московском высшем технологическом университете (б. МВТУ им. Баумана) проф. Е. А. Климчук внушал студентам, что Троя была славянским городом, а Александр Македонский был славянином. Таким образом, в последние 25 лет популярность «Влесовой книги» росла, и, помимо русских и украинских националистов, к ней в поисках аргументов обращались и некоторые краеведы (см., напр.: Аббасов, Остапенко 1992: 15). Ссылки на нее иной раз встречаются даже в трудах признанных ученых, где она представляется не подделкой, а «спорным» свидетельством о древнем язычестве (Савельева 1997: 78, прим. 1), хотя спорить, казалось бы, не о чем. Некоторые северокавказские ученые всерьез рассматривают «Влесову книгу» как аутентичный источник по древним религиозным верованиям восточных славян (Бадалов 1998: 223). При этом сомневающиеся в аутентичности «Влесовой книги» объявляются национал-патриотическими изданиями «врагами России» (Канавщиков 1995).

Остается упомянуть, что фантазия и аппетиты неоязычников со временем разгораются. Так, они уже «открыли» подлинное название «Влесовой книги», которая якобы изначально называлась «Патриарси» и находилась в утраченной библиотеке французской королевы Анны Ярославны (Тороп 1995б: 41; Асов 1996а; Ботов 1996) 82. Сейчас им уже недостаточно одной лишь «Влесовой книги», и они пытаются реабилитировать подделки Сулакадзева, выдавая их за подлинные древние документы, хотя, как они сами стыдливо упоминают, все эти «раритеты» с железной последовательностью отвергались современными ему специалистами (Асов 1994б: 208–211, 235; 1996а; Лазарев 1995: 123; Тороп 1995б; 1996а; Грицков 1995б; Гореславский 1996б; Ботов 1996). В этой кампании не брезгует участвовать научно-популярный журнал «Свет» (Гусев 1997а; 1997б).

Дабы очистить «светлое имя» Сулакадзева от «наветов», А. И. Асов идет даже на то, чтобы опорочить имена первого президента Академии изящных искусств А. Н. Оленина и одного из лучших специалистов по древним рукописям в России первой половины XIX в. А. Х. Востокова, которых он объявляет участниками германского заговора, направленного на уничтожение рукописного наследия славян (Асов 1995; 1996а: 35–36). Между тем он умалчивает об увлечении Востокова славянским язычеством (Алексеев А. 1995: 252) и о том, что Сулакадзева уличали в подделках такие русские патриоты, как прекрасные знатоки древних текстов П. В. Оленин, И. И. Срезневский и П. М. Строев. Кстати, к такого рода подделкам ученые относили «Боянов гимн» и «Оповедь» (об этом см.: Пыпин 1898: 5–7; Монгайт 1968: 44; Козлов 1994: 164–169, 174–175; 1998а: 67) 83, которые столь любезны нынешним неоязычникам. Нелишне заметить, что Сулакадзев действительно увлекался созданием «древних рукописей» на буковых досках 84.

Востребовано и наследие Ю. Миролюбова. Некоторые авторы стремятся вычленить из него отдельные фрагменты для того, чтобы представить их еще более древними текстами, чем рассмотренная выше «Влесова книга». Такого рода хирургической операции подверглись, например, любезные Миролюбову «сказы Захарихи», которые он, по его собственным словам, запомнил с детства и использовал впоследствии для своих произведений о традиционной славянской культуре. Между тем некоторых авторов такая версия не устраивает. Их удивляет тот факт, что юный Миролюбов сумел зафиксировать такие фольклорные сюжеты, которые укрылись от внимания профессиональных ученых, работавших в различных регионах Украины. Вместо того чтобы поставить под сомнение подлинность этих текстов (они этого вполне заслуживают в связи с сомнительностью сообщений Миролюбова о Захарихе), такие авторы упрекают Миролюбова в том, что почерпнутые из «древнейшей летописи» сведения он вложил в уста старухи Захарихи. Они пытаются убедить читателя в том, что речь идет об устных преданиях, повествующих о древнейших событиях в истории Древней Руси (Гнатюк, Гнатюк 2003: 3–5).

Арийская тема, зазвучавшая в работах русских авторов начиная с последней четверти XIX в. и, особенно, в годы Первой мировой войны (об этом см., напр.: Безродный 1997; Бонгард-Левин 1993, 2004: 27), передалась и их советским последователям. Сперва она вошла в советскую художественную литературу через интерес к «Шахнаме» Фирдоуси, вспыхнувший на фоне промышленного освоения Туркестана в 1930-х гг. Восхищенные внезапно открывшимися глубинами местных цивилизаций иранского корня, советские писатели с упоением обратились к арийскому мифу. Правда, они противопоставляли «истинное арийское наследие» тому его суррогату, который в те годы пытались пропагандировать германские нацисты (об этом см.: Крапивин 1998).

В начале 1920-х гг. развивались и местные версии «гиперборейской идеи», идущие от русского Серебряного века, испытывавшего влечение к языческим мотивам. Одна из этих версий в совершенно неожиданном ракурсе была представлена еврейским литературным критиком А. Л. Волынским. В 1923–1924 гг. он, по словам Е. Толстой, сделал попытку синтезировать «еврейство» и «европейство», спроецировав их в допотопную эпоху, объявленную им идеалом, к которому и должно было устремиться человечество. Заимствовав у Ницше отождествление европейцев с гипербореями, он назвал свою концепцию «гиперборейской». Однако, взяв у ариософов идею о расселении «нордического человека» с Севера, Волынский сделал его неким Прачеловеком, Адамом, носителем исконной традиции, питавшей позднее как арийцев, так и семитов. Но в отличие от поклонников «арийской идеи» он доказывал, что именно еврейская Тора в наиболее чистом неискаженном виде донесла до нас примордиальные «гиперборейские» знания. Он мечтал о том, чтобы эта мудрость стала общей вненациональной религией, способной сблизить народы мира и примирить их с евреями (Толстая 2002а; 2002б: 19–20).

Работавший в традициях Серебряного века О. Мандельштам вслед за Вяч. Ивановым и И. Анненским увлекался эллинизмом и писал об эллинских корнях европейской и русской культур. В частности, он искал там истоки русского православия – ведь, по его мнению, «христианство выросло из эллинизма» («Скрябин и христианство»). Он понимал тогда «арийское» как «европейское» и возлагал надежды на «славяно-германский порядок», способный преодолеть «иудейский хаос» (Киршбаум 2010: 214) 85. У него можно найти и отсылки к «гиперборейской идее» – к «гиперборейской чуме», как он определял события конца 1917 г. («Кассандра»), или к «гиперборейскому краю», увиденному им в 1931 г. в более романтических тонах («Канцона»).