Семен Липкин - Жизнь и судьба Василия Гроссмана • Прощание

В то время Лифшиц — любимец студенческой молодежи, автору этих строк в ифлийские годы довелось много раз сидеть на его лекциях, блестящих и остро полемичных. Нашим учителем был Владимир Романович Гриб, автор статей о Лессинге и Бальзаке, он умер в 1940 г., очень молодым, и студенты восприняли его смерть как трагедию.

Журнал «Литературный критик» был ликвидирован в 1940 г. специальным постановлением ЦК ВКП(б) — «О литературной критике и библиографии». И Фадеев сделал его первым звеном в «деле Гроссмана».

Полный отказ от самого себя, от своего живого естества, от того Фадеева, которому нравился роман Гроссмана… Отчаянно отработанная, изнурительная форма перелезания в «чужую кожу», в другую форму доказательств, отбора фактов, цитат, свидетельств. Превращение человека в манекен, в восковую фигуру было невыносимо тяжело в то время, как невыносимо оно и сейчас.

Б. Н. Агапов — очеркист, член редколлегии «Нового мира».

Бубеннов был в те дни как бы наследником мертвого бога на полумертвой земле и не спустился со своего Олимпа на это заседание. Все газеты были переполнены цитатами из него, им клялись, на него ссылались, на него равнялись. К этому стоит добавить, что и все последующие годы он проживет вполне благополучно — в большом почете. За всю мою жизнь до меня ни разу не долетела ни одна критическая, резкая и справедливая фраза о его «Белой березе», «Орлиной степи», «Стремнине» и других длинных и фальшивых сочинениях.

Он будет издавать однотомники, двухтомники, собрания сочинений, а в ноябре 1979 года в связи с его семидесятилетием писатель Иван Падерин напишет: «Его книги — художественная летопись истории борьбы и побед нашего народа»; «У Михаила Семеновича много друзей, почитателей его таланта, но он никогда и ничем не подчеркивает, прямо скажем, своего заметного положения в литературе… Никому не чуждо чувство самоутверждения, но не каждому дано выражать думы и чаяния своих современников с такой проникновенностью и бескорыстием, как это делает писатель Михаил Бубеннов. Свидетельство тому его яркие по краскам и глубокие по содержанию произведения о нашей жизни. Грани его таланта щедро искрятся радостью нетускнеющей любви ко всему прекрасному, что есть в природе и в людских душах».

Он покинет этот мир, перевалив за семьдесят пять лет, на пороге нового времени.

Валентин Катаев был тогда членом редколлегии «Нового мира».

Эта речь в какой-то мере проливает свет и на историю публикации романа «За правое дело». Сейчас Фадеев пытается опереться на тех, кто был раньше против него.

У Кожевникова впереди — еще долгая жизнь, большое количество неудобочитаемых книг, роковая роль в истории романа Гроссмана «Жизнь и судьба».

Депутат Верховного Совета, Герой Социалистического Труда, Лауреат Сталинской премии, Секретарь правлений Союзов писателей СССР и РСФСР. И до конца жизни, в течение почти сорока лет — главный редактор журнала «Знамя». Не было в истории журналистики, начиная с Булгарина, такого «долголетия». Все в какой-то момент летели со своих мест. Но у Кожевникова была ясная программа, о которой он поведал мне в 1954 году, приглашая на работу.

— У каждого журнала должно быть свое направление, — сказал он тогда.

— У вас какое? — спросила я его с надеждой.

— Не сделать ошибку — такое наше направление! — прокричал он. И победил, в славе и почете прожив до октября 1984 г.

Приведем короткую цитату, характеризующую глубину философских толкований журнала «Коммунист»: «Доморощенная философия В. Гроссмана и его главного героя Чепыжина состоит из обрывков идеалистической философии энергетизма, „подсознательного“ фрейдизма, мистико-дуалистической философии извечной борьбы двух неизменных и вечных начал в мире: добра и зла, света и тьмы» (Лекторский А. Роман, искажающий образы советских людей // Коммунист, 1953, № 3

Вот как демократично, оказывается, мы жили… Как Алиса в стране чудес. Эти слова Сталина взяты Фадеевым из только что вышедшего тринадцатого тома «Сочинений» Сталина. Там были и другие чудеса. Так, накануне задуманного Сталиным массового уничтожения евреев он включил в том собственные слова о том, что антисемитизм — большое зло и за антисемитизм надо расстреливать. Измученные советские люди (как русские, так и евреи) с большой надеждой ухватились за эти слова. «Ты читал?», «Ты видел?», «Ты слышал?», «Это не случайно», — говорили они. Не в эти ли дни появился в Москве анекдот, в котором спрашивали: «Какая разница между пессимистом и оптимистом?» И отвечали: «Пессимист считает, что сейчас так плохо, так плохо, что хуже быть не может. А оптимист утверждает, что дальше может быть еще хуже». На тринадцатом томе прервался выход в свет сочинений Сталина. Спор выиграли, к счастью, пессимисты.

Статья критика А. Гурвича «Сила положительного примера», посвященная роману В. Ажаева «Далеко от Москвы», была напечатана в «Новом мире» (1951, № 9). Гурвич в 1949 г. был объявлен космополитом, и восторженная статья об Ажаеве, по замыслу Фадеева, должна была помочь ему вернуться в строй. Сталин обнаружил ее на журнальных страницах. Статья Гурвича подверглась резкой проработке в редакционной статье газеты «Правда» 28 октября 1951 г. «Против рецидивов антипатриотических взглядов в литературной критике».

Повесть Казакевича «Сердце друга» только что вышла из печати (в январе 1953 г.), и на нее, как нам представляется, не было еще спущено верховных указаний. Ее подверстали к роману Гроссмана в общем угаре.

Вечная тема — «Ошибки „Нового мира“!» Она закончит свое существование в 1970 году — со снятием Твардовского.

Трудно даже представить себе, что речь идет о профессоре Николае Калинниковиче Гудзии, любимом учителе многих поколений филологов, знатоке и защитнике культуры, и о Владимире Викторовиче Жданове — литературоведе, критике и исследователе.

Фадеев еще не знает, что формулировка типического в докладе Маленкова списана его референтом из статьи известного литературоведа, репрессированного «врага народа» Д. Святополк-Мирского.

Характерно, что Фадеев «не заметил» Хрущева.

В этой речи Фадеев, наверно, непроизвольно и не отдавая себе отчета, совершил неповторимый, первый в истории нашей жизни «пробег» по всем идущим от Сталина делам, волнам, потокам и «врагам», точно отмеченным и «разгромленным» по мановению его руки. Свод дел, страницы энциклопедического словаря, пропасть и черная бездна… Не уверена, был ли бы «товарищ Сталин» доволен этим.