Карбарн Киницик - Стивен Эриксон Кузница Тьмы

Дым и пыль повисли над Нерет Сорром густеющими пеленами. Дом ее преобразился, хотя с такой высоты она видела далеко не все подробности. Толпы, брезентовые шатры... селение теперь кажется таким маленьким, жалким в своих дерзаниях и хрупким в предубеждениях. Она помнила улицы и переулки, приземистые домики и убогие лавки - и с некоей завистью смотрела на крошечные фигурки, бегающие там, где она прежде ходила.

Скромные жизни, отмеченные разве что чередой мечтаний отброшенных или растоптанных. Игра жизни состоит в сосредоточенности, узости горизонтов достижимого и возможного; тогда мелкие триумфы становятся ярке и отчетливее. Любовная связь, принесенное в мир дитя, предмет, умело изготовленный руками мастера. Слава скрывается в изящных складках нового плаща, еще не поношенных сапог или мокасин; в тщательно уложенной прическе, дополняющей ровные черты лица и пышущие здоровьем щеки. Или в румянах, изображающих здоровье.

В ее душе поселились отныне новые мысли, слишком сложные для прежнего мира, слишком опасные для прежней юной женщины. Та женщина отдала любовь мужчине, щедрому на переживания, готовому и на смех, и на слезы - словно дитя переходящему из крайности в крайность; раны его заживали быстро, один миг - и жизнь снова видится приятной. Не желая стать посмешищем, он познал слепую ярость и зарыдал над тем, что сотворил один небрежный замах кулака.

Была ли в том важность? Новое место в новом мире принесло ей свои дары. Принятая раззолоченным лордом, она оказалась в башне, возвышенная над всеми прежними знакомцами; возвышенная над своими мечтами, ныне походящими на забытые игрушки...

Ведьма Хейл вышла и встала рядом. - Отошел, - сказала она.

Ренарр кивнула, только чтобы ублажить старушку. Она уже видела, что отец умирает - взглянула в глаза и не нашла чувств. Он только изучал ее, отстраненный, словно сберегая подробности. Тогда она поняла. Вот как приходит смерть к умирающим: изнутри наружу. Вот так живущие заражаются ею: снаружи вовнутрь.

Подобрав подол нового роскошного платья, подаренного одержимым чувством вины мужчиной, она отозвалась: - Пойду прогуляюсь в селение.

Выйдя на звон колокола из казармы, где отдыхала в компании шестерых старых вояк, лейтенант Серап пошла к главному входу в крепость. Увидела вернувшегося сержанта Йельда. Его окружила толпа, однако он растопырил руки, будто отбиваясь от вопросов. Харадегар вбежал внутрь несколькими мгновениями ранее, чтобы позвонить и призвать Урусандера назад, в тишину зала Кампаний.

Еще двое верховых показались у входа. Серап оглянулась и увидела Шаренас Анкаду и Кагемендру Туласа. Они проехали через двор, раздвигая скопище солдат, конюхов и слуг, и остановились рядом с Йельдом; тот приосанился, поборов усталость, и отдал Шаренас честь.

Серап молча последовала за ними в крепость. Сапоги гулко стучали в коридорах, ведь на стенах остались только бледные следы гобеленов. Сержант выглядел утомленным, как и подобает тому, кто скакал всю ночь.

Серап слышала, что капитан Шаренас отсылала Йельда в Харкенас. Поняла, что сержант возил приказы к Хунну Раалу, требовал возвращения. Но кузена не было в Харкенасе. Откуда же такое напряжение?

Кастелян Харадегар и жрица Синтара ожидали их в зале Кампаний. Как и в прошлый раз, Серап невольно уставилась на жрицу - то ли в восхищении, то ли в отвращении. С трудом заставила себя отвести взгляд, обратившись к Шаренас. - Капитан, не случилось ли вам встретить командующего Урусандера на дороге?

- Он идет, - отозвалась та. - Сержант, надеюсь, ваше требование созвать командный совет будет оправдано принесенными вестями.

- Так точно, сир.

- Вы сумели переговорить с Хунном Раалом?

- Нет, - ответил Йельд. - Сир, все считают, будто он выехал к Легиону Хастов с целыми фургонами подарков солдатам. Предположительно, сир, он желает вести переговоры с командующей Торас Редоне, чтобы избежать враждебности двух легионов.

- Неужели? - Шаренас прищурилась. И повернулась к Синтаре: - Верховная жрица, мне интересно, какую роль вы приготовили себе в грядущей встрече.

- Позвольте мне, капитан, стать символом вашего беспокойства.

Шаренас скривилась. - Сомневаюсь, что кому-то из нас нужен символ столь правдоподобный.

- А я сожалею, капитан, что вы столь подозрительно настроены.

- Верховная жрица, сомневаюсь, что высоко стою в списке ваших сожалений, - взвилась Шаренас. - Но раз вы заговорили о сожалениях, хотелось бы услышать больше.

- Отлично. Среди главных сожалений, капитан, то, что я не нахожу себе места на этом совещании и любом другом. Ваш мундир уже говорит о вашей роли. Смотрю на вас - и вижу талант командования боем и снабжением. И то и другое необходимо для управления ротой солдат. Ну же, не стесняйтесь, подобно лейтенанту Серап, глядите на меня открыто. Что видите? Я стою и возвещаю перемены в мире, капитан. Если во рту горько, выплюньте меня и громко провозгласите конец переменам. Кто знает: вдруг мир вас послушается?

Шаренас долго смотрела на жрицу, потом фыркнула. - Простите меня, верховная жрица. Я была убеждена, что вы, женщины из храма, обсуждаете лишь свои влагалища.

- Слишком часто склоняли ухо к речам Илгаста Ренда, капитан. Он из времен, когда правили и говорили мечи. Мы пытались дать отпор и сумели побороть господство клинка, предложив замен наслаждения любовных игр. Удивительно ли, что он видит в нас угрозу?

- Наверно, я действительно слишком часто слушала Илгаста, - признала Шаренас со слабой улыбкой. Но улыбка увяла. - Увы, век мечей возвращается.

- Это сожаление растет во мне, капитан Шаренас, раз вы хотели услышать полный список. Но передо мной одни солдаты, так что ожидаю увидеть на лицах оживление от самых мрачных вестей нашего сержанта.

Йельд крякнул, словно Синтара ударила его в грудь. Закашлялся. - Мои извинения, верховная жрица, но не предвижу я радости от этих вестей.

Из коридора послышался стук подошв, через миг дверь открылась и Урусандер вошел в комнату. Еще недавно Серап казалось, что пламя жизни снова ярко воспылало в его душе. Увы, оно порядком ослабло под гнетом забот о возродившемся Легионе или, скорее, под грузом неуверенности собравшихся на его призывы отрядов. Он казался загнанным в угол и впавшим в дурное настроение. Глаза впились в сержанта Йельда. - Я ждал.

- Сир, я должен передать вести о массовом убийстве.

Суровое угловатое лицо Урусандера омрачилось. - Меня уже тошнит от ежедневных рапортов, сержант. Убийства отрицателей нужно прекратить, даже если придется ввести в лес весь мой легион. - Он послал Серап столь яростный взгляд, что она отшатнулась. - Ренегатов повесят.

Йельд неловко пошевелился. - Сир, жертвы не отрицатели. Они из знати.