Сергей Наровчатов - Необычное литературоведение

Первым европейским журналом считается парижский «Journal de savants», сперва еженедельное, а потом двухнедельное издание, начавшее выходить с 1665 года. Чуть позже, в том же году появился журнал в Лондоне, спустя трехлетие — в Риме, а через некоторое время — в Лейпциге. В них, как мы уже упомянули, естественные науки определяли содержание номеров.

Журнал, посвященный целиком литературе, впервые стал издаваться в Лондоне и представлял собой периодический каталог вышедших из печати книг. С начала выпуска этого журнала-каталога в 1680 году ощупью разыскивались формы оживления сухого перечня, и накануне нового, XVIII века, в 1699 году, другой английский журнал начал публиковать уже рецензии на книги.

Где раньше, где позже аналогичные издания начали появляться во Франции, Германии, Голландии, Италии и других европейских странах. Естественно, ближайшее участие принимали в них писатели. Под их пером рецензии расширялись в статьи, а в статьях излагались политические, философские, нравственные убеждения авторов. В Англии Дефо в своем журнале «Review», что, как мы теперь знаем, означает «обозрение», ввел отдел, который автор «Робинзона Крузо» называл «Клубом скандалов». В нем была сделана одна из первых попыток организации общественного мнения вокруг заметных происшествий в жизни Лондона. Выпускали, редактировали, участвовали в журналах Смоллет, Джонсон, Аддисон, Стиль в XVIII веке, а в XIX веке, начиная с Вальтера Скотта, почти все без исключения английские писатели. Во Франции использовали журналы для борьбы со своими противниками великие энциклопедисты — Вольтер, Дидро, д’Аламбер. Позже, в следующем веке, опять-таки трудно найти французского писателя, миновавшего страницы журналов. В Германии был очень заметен Виланд, основавший в 1773 году «Der deutsche Mercur», предоставивший свои полосы Гёте и Шиллеру. Сходные процессы происходили в других странах.

Журнальные страницы становились знаменами не только литературной, но политической и классовой борьбы. Сентименталисты и романтики атаковали классицизм. Церковники схватывались с вольтерьянцами, тори огрызались на вигов, просветители воевали с обскурантистами. А за всеми этими боями местного значения назревало решающее сражение между буржуазией и феодализмом, грянувшее в летние дни 1789 года. Многие представители враждующих сторон накануне Великой французской революции еще не могли твердо отнести себя к тому или иному лагерю. Просветитель заявлял, что он восстает вообще против невежества, вольтерьянец высмеивал вообще церковь; оба они не связывали свой протест с борьбой против феодализма и его политического выражения — абсолютной монархии. Революция обостряла протест и направляла его в свое русло. Тот, кто фрондировал ради моды и увлечения, откатывался в противоположный лагерь; тот, у кого протест имел серьезные основания, становился в ряды революционеров.

В прошлой главе мы рассмотрели роль газеты в революционных событиях. Значение журналов было очень сходным, они отражали на своих страницах борьбу политических партий и группировок, которые, в свою очередь, были рупорами враждующих классов.

О развитии западной журналистики в XIX и XX веках мы будем говорить дальше в связи с российскими, а затем с советскими журналами. Многие процессы в силу общей специфики были зеркально сходными, но многие представляли резкое различие. Различие объяснялось в первую очередь классовыми и социальными особенностями, определявшими, в свою очередь, общественные условия, в которых рождалась и развивалась отечественная журналистика.

Первый журнал, как и первая газета, в России был правительственным. Частная инициатива, главный козырь молодой буржуазии на Западе, не сразу принимался в игру крепостническим государством. Все идеологические карты предпочиталось держать при себе. Не только грозный Петр, а и веселая его дщерь Елизавета были здесь последовательны: любое начинание исходит от власти, а дальше, мол, посмотрим. «Ежемесячные сочинения, к пользе и увеселению служащие» — первый русский журнал стал выходить в 1755 году под эгидой императорской Академии наук. Редактировал его академик Г. Ф. Миллер, автор известной «Истории Сибири», не потерявшей научного значения до сих пор, но стоял за журналом М. В. Ломоносов, объединивший вокруг него лучшие научные силы. Первому русскому журналу предшествовали «Месячные исторические, генеалогические и географические примечания» в «Ведомостях», служившие приложением к первой русской газете. Они выходили с 1728 года, и редактором их был тот же Миллер, тогда еще не академик, а адъюнкт. Видимо, по преемственности ему же поручили новое издание. Отъединение журнала от газеты хорошо видно на примере «Месячных примечаний». Они еще не отошли от газеты, но качественно представляют уже иное явление. Однако прервать пуповину дано лишь «Ежемесячным сочинениям, к пользе и увеселению служащим» — это явление обособившееся.

Вскоре у них появляется двойник «Праздное время, в пользу употребленное», составлявшееся воспитанниками шляхетского кадетского корпуса. Затем А. П. Сумароков начинает издавать «Трудолюбивую пчелу», частный журнал с литературно-сатирическим направлением.

Дадим некоторое представление о времени, в котором начиналась отечественная журналистика. Ступенями к трону отца были для Елизаветы Петровны штыки русской гвардии. Всю лейб-кампанскую роту, непосредственно осуществившую переворот, она на радостях возвела в дворянство, наделив сотнями крепостных душ. Анекдотический эпизод имел основания более глубокие, чем прихоть молодой императрицы. Наглядно провозглашалось отмежевание от немецкого засилья прошлого царствования. Бессознательно или сознательно Бирон (Пушкин считал его умным человеком) проводил при Анне Иоанновне петровскую политику. Но делал он это руками немецких ставленников, грубо подавляя и третируя русское национальное чувство. Со смертью Анны Иоанновны и падением Бирона власть по инерции перешла к другой части немецкой верхушки, группировавшейся вокруг младенца — императора Иоанна VI, к его матери — правительнице Анне Леопольдовне, и ее мужу принцу Антону-Ульриху Брауншвейгскому. В отличие от Бирона их власть не опиралась ни на авторитет русской царицы, ни на круг приверженцев, ни на преданные полки. Стоило дунуть, и карточный домик полетел.

Воцарение Елизаветы Петровны сопровождалось ликованием русского дворянства. Оно никак не хотело делить выгоды своего положения с иноземными пришельцами. Поневоле и со скрипом принималась петровская формула: начальник — русский, помощник — немец. Петр Великий готов был хоть черта взять в соратники, лишь бы тот был специалистом своего дела и принял подчиненное положение. И если бы черт, хорошо зарекомендовавший себя при топке адских котлов и в помыкании грешниками, пошел бы в управляющие уральскими рудниками, Петр, наверно, согласился бы с такой креатурой. Впрочем, Демидов — сметливый и жестокий тульский кузнец — предупредил обращение к нечистой силе и правил уральскими заводами так, что царю было любо, а черту завидно.