Коллектив авторов - Современная зарубежная проза

Действие вновь происходит во Франции, но уже современной, охватывает сутки из жизни смиреннейшего обывателя, служащего охранником в одном из банков, мечтающего лишь о том, чтобы благополучно доработать до пенсии и полностью выкупить приобретенную в кредит маленькую уютную комнатку, пусть и на чердачном этаже. Герой «…искал не комфорта, а надежного пристанища, которое принадлежало бы ему и только ему, которое защитило бы его от неприятных неожиданностей жизни…». Прожив достаточно долгую жизнь, прошедшую словно во сне и принесшую ему только разочарования, он «…терпеть не мог событий… прямо-таки ненавидел события, нарушающие внутреннее равновесие и вносящие сумятицу во внешний порядок вещей».

Но именно такое событие, совершенно пустячное с точки зрения нормального человека, однако чудовищное в восприятии тихого невротика, и происходит. В начале одного из рабочих дней сквозь незапертое консьержкой окно в общий коридор дома проникает голубь, располагается как раз напротив комнатки героя и — что самое отвратительное! — цинично гадит на пол. Таким образом не только совершается грубое и несанкционированное вторжение в святой и неприкосновенный мир Йонатана Ноэля (имя главного персонажа); оно сопровождается почти ритуальным осквернением этого мира. Позднее мотив экскрементов появится в повести еще раз, когда едва выбравшийся из своей комнаты обезумевший от ужаса и отвращения Йонатан увидит публично оправляющегося на улице клошара. Намечается еще одно характерное качество типажей Зюскинда, — их чрезвычайная брезгливость и болезненная чистоплотность.

В целом, герой повести переживает самые страшные в жизни сутки. Он опаздывает на работу, в ходе которой ведет себя совершенно неадекватно, рискует вообще быть уволенным. Потом не решается возвращаться домой, ночует в случайно снятой каморке, и лишь прошедший ночью сильнейший ливень снимает его болезненное возбуждение (мифологический мотив очистительной силы дождя). Все, слава богу, завершается благополучно: консьержка выгоняет голубя, вытирает испачканный пометом пол, Йонатан — вновь в своем законном пристанище. И это, может быть, самое грустное. Ясно, что ничего больше в жизни героя не произойдет… Кроме смерти, разумеется.

Не всем известен отмечаемый мифологами факт, что среди многих символических значений голубя есть и символика смерти. Именно это окончательно проясняет непонятный вначале ужас, охвативший героя при первом же взгляде на оказавшуюся в коридоре вроде бы безвредную птицу. Тихий невротик ощутил, что сама смерть приближалась к дверям его комнатки. Ему должен надолго запомниться «пустой птичий взгляд», «маленький, круглый диск, <���…> без ресниц, без бровей, совершенно голый», кажущийся «просто безжизненным, как линза фотоаппарата, поглощающая весь свет и не выпускающая изнутри ни одного луча».

Отметим в этом произведении действительно тонкий психологизм Зюскинда, позволяющий убедительно мотивировать и нюансировать весьма своеобразный внутренний мир героя. Отметим мягкую, но ощутимую иронию автора по отношению к своему персонажу. Отметим использование «говорящего имени»: Йонатан — это ведь библейский Иона, на сутки оказавшийся «во чреве кита», на грани жизни и небытия.

Можно обратить внимание и на то, что в «Контрабасе», «Парфюмере» и «Голубке» писатель апробирует различные варианты возможного бунта «маленького человека» против своего приниженного положения в обществе. «Туттист»-контрабасист лишь планирует такой бунт, но у него явно ничего не получится. Аутист-парфюмер бунт осуществляет, формально достигает цели, но глубоко разочаровывается в своем успехе и самоустраняется. Эскапист Йонатан ни о каком бунте не думает и мечтает лишь о том, чтобы его оставили в покое. Об этом же будет мечтать заглавный герой следующей повести Зюскинда — господин Зоммер.

«Повесть о господине Зоммере» (“Die Geschichte von Herrn Sommer”, 1991) — едва ли не самое изящное, лиричное, акварельно прозрачное произведение немецкого писателя, наделенное ненавязчивой глубинной перспективой. Текст строится в форме воспоминаний автора. Действие развивается на фоне великолепной природы, в маленькой баварской деревушке и ее окрестностях, на берегах живописного озера, окруженного горами и девственным лесом. Незамысловатый автобиографический сюжет связан с отрочеством писателя, временем становления характера, первой любви, первых разочарований, первых, еще наивных, размышлений о жизни… Эта почти идиллическая сюжетная линия сплетается с другой (даже не линией, а пунктиром): воображение подростка поражает странный обитатель деревушки, пожилой одинокий мужчина, известный всем как герр Зоммер, — неутомимый ходок. Ежедневно, в течение многих лет, в любое время года и в любую погоду, с раннего утра и до поздней ночи, безо всякой видимой цели и смысла, практически без отдыха он отмеряет своим дорожным посохом десятки километров. Рассказчикавтор случайно становится свидетелем, как страшно устает, страдает этот человек, и вдруг понимает, что он… «убегает от смерти». В безмятежное лирическое повествование вторгается трагическая нота, господин Зоммер становится его главным героем, и в конце повести этот местный Агасфер находит, наконец, успокоение, заканчивая свой долгий путь в озерной глубине. Всю жизнь убегая от смерти, он в конце концов сам покорно идет ей навстречу.

Произведение построено по принципу контраста. Юность и старость, светлое начало жизни и ее неизбежный мрачный конец создают эффект повествовательной объемности, экзистенциальной глубины. В тексте нет ни одного лишнего слова, никаких избыточных комментариев; он оставляет впечатление художественной цельности, печальной ясности, щемящей грусти.

В 1995 г. Патрик Зюскинд публикует подборку из нескольких рассказов, которые называет, как и предшествующие повести, «историями»: «Три истории» (“Drei Geschichten”). В книжных изданиях к ним обычно присоединяется созданное ранее эссе “Amnesie in litteris” («Литературная амнезия», в поясняющем переводе — «Утрата литературной памяти). В совокупности эти тексты фигурируют под названием «Три истории и одно наблюдение».

Что касается эссе, то в нем автор размышляет о своем давнем пристрастии к чтению, фактически признает собственную богатую литературную эрудицию, хотя и утверждает, что совершенно не способен хранить в памяти детали прочитанного. Что ж, это бывает даже с профессиональными филологами, но есть и глубинная память, сохраняющая для нас общие впечатления, сюжетные модели, хотя бы контуры образной системы, ощущения стиля и т. п. В целом немецкий писатель не убеждает нас в своей «литературной безродности», как бы ни хотелось ему замаскировать наличие в собственных произведениях множества литературно-культурных отсылок и ассоциаций. Со своей «амнезией» он явно преувеличивает.