Евгений Клюев - Теория литературы абсурда

с дающимися тут же объяснениями: скажем, хливкие – это хлипкие и ловкие ). Читатель, останавливающийся перед каждым очередным бумажником, фактически напрямую поставлен всякий раз перед формальной задачей: «разгадать», что скрывается в «бумажнике», а тем самым лишний раз обратить внимание на структуру текста (подробнее об этом см. ниже, при анализе «Алисы в Стране Чудес» и «Алисы в Зазеркалье»).

Наконец, не упустим из виду и того, насколько структурными могут быть даже те части абсурдного текста, которые, казалось бы, вообще не должны иметь под собой никакой обязательной структуры. В частности, в «Охоте на Снарка» есть знаменитый момент описания головокружительно сложного и «никому не нужного» математического расчета: расчет этот дается в «Уроке Бобру» и воспринимается как совершенно безумный, ибо суть данного расчета – прибавить два к одному , чтобы в сумме получить три . Бобр не может справиться с этим – и на помощь ему приходит Бандид, берущийся за дело весьма скрупулезно:

Те из читателей, кто поверит Бандиду в том, что «метод» не может быть «изложен», совершат непростительную ошибку! Мы на территории литературы абсурда, а это значит, что здесь царит структура – и, если некая строгая конструкция представлена нашему взору, можно быть уверенными: это не зря. Разумеется, Кэрроллу ни к чему было жертвовать таким сильным акцентом на форму текста: указание на конструкцию при отсутствие самой конструкции означало бы для него выстрел в пустоту. А потому математическая «белиберда» Бандида структурирована предельно точно – и, когда нашлись все-таки «зануды», решившиеся проверить урок Бобру на прочность, прочность превзошла все ожидания: математические действия Бандида действительно давали в результате три .

Вот как выглядит этот «расчет»:

где «Х» – искомое число 3.

Пожалуй, тезис о гиперструктурированности «Охоты на Снарка» можно считать доказанным, несмотря на то, что мы не воспользовались и половиной доводов, которые тоже могли бы быть более чем красноречивыми.

Однако не стоит, видимо, сосредоточиваться лишь на одном тексте: выводы, несомненно, покажутся гораздо более убедительными, если мы обратимся и к другим произведениям английского классического абсурда – при сохранении, однако, прежней цели: продемонстрировать практику компенсации хаоса в области содержания текста предельной упорядоченностью его структуры. Сохраним и характер предмета внимания: нас все еще интересуют стихотворные тексты – к прозаическим (как – парадоксально! – более сложным) мы обратимся позднее.

Данная группа стихотворных текстов представлена огромным набором текстов, принадлежащих все еще мало кому у нас известному классику английского абсурда Эдварду Лиру. Это:

лимерики,

отдельные короткие стихотворения (прибаутки [9]),

стихотворные истории,

песенки,

алфавиты [10],

ботаника [11]

и некоторые другие.

Тексты эти были собраны в следующих его книгах:

«Книга абсурда» (1846),

«Еще больше абсурда» (1872),

«Чепуховые песенки, истории, ботаника и алфавиты» (1871),

«Смехотворная лирика» (1877)

и др.

Первая и вторая из перечисленных посвящены « детям и внукам графа Дерби, верным друзьям и ценителям «прыганья на одной ножке» [12]. Тексты же, которые мы намерены цитировать, были собраны в книге «Topsy-Turvy World», на которую уже неоднократно приходилось ссылаться. Все цитаты в дальнейшем даются в переводе автора данного исследования. Английские тексты цитируются по вышеназванному изданию. Круг текстов таков:

«Уточка и Кенгуру»,

«Мистер Папа-Шесть-Ног и Мотылек»,

«Метла. Лопата, Ухват и Шипцы»,

«Стол и Стул»,

«Сватовство Джони-Бони-Бо»,

«Новые одеяния»,

«Мистер и Миссис Дискобболтус»,

«Шляпа Сэра Шито-Крыто»,

«Чепуховый алфавит»,

«Как мило знать мистера Лира»,

Лимерики

Думается, что это достаточный набор для того, чтобы поддержать и расширить высказанные при анализе «Охоты на Снарка» соображения. С этой целью данный анализ и предпринимается.

Данные тексты также отличает отчетливая гиперструктурированность. Самый заметный в этом смысле признак – многочастность даже относительно небольших стихотворных композиций .

Так, «Уточка и Кенгуру» (40 строк) состоит из пяти частей, озаглавленных римскими цифрами, «Метла, Лопата, Ухват и Щипцы» (40 строк) – из четырех, пронумерованных тем же способом, а например, довольно объемное стихотворение «Мистер и Миссис Дискобболтус» (108 строк) – даже из двух крупных глав, каждая из которых соответственно поделена на 4 и 5 частей.

С подобным принципом членения мы на примере «Снарка» еще не встречались: в стихотворениях Эдварда Лира фактически пронумерована каждая отдельная строфа , что, видимо, должно представить «безумное содержание» в дискретном виде и таким образом компенсировать издержки приобщения к трудному «смыслу». Набор маркеров внешней упорядоченности, стало быть, увеличивается еще на одну единицу: номер строфы.

Из известных нам маркеров наиболее заметен рефрен.

Например, в стихотворении «Уточка и Кенгуру» это конструкции « Молвит Уточка – Кенгуру» (в переводе с небольшими вариациями), начинающая и завершающая практически три части: первую, вторую и четвертую, а также « И сказал Кенгуру…» (в переводе с небольшими вариациями), начинающая и завершающая две части – третью и пятую. Ср.: