Линдси Фицхаррис - Ужасная медицина. Как всего один хирург Викторианской эпохи кардинально изменил медицину и спас множество жизней

Ножи, пилы, щипцы, крючки, иглы, лигатуры и ланцеты – инструменты, подчеркивающие мастерство и статус студента-хирурга, всегда находились в его портфеле.

В первом инструментарии Листера было все, что нужно начинающему хирургу: пилы по кости для отрубания конечностей; щипцы для отделения тканей; зонды, чтобы вытаскивать пули и инородные тела. Но был один инструмент, который Листер привез с собой в Университетский колледж и которым обладали очень немногие в его классе: микроскоп. Под присмотром отца он учился обращению с микроскопом и привык доверять его показаниям.

Многие преподаватели Листера по-прежнему считали микроскоп не только лишним предметом при изучении хирургии, но и угрозой всей медицинской науке. Даже с такими усовершенствованиями, как ахроматический объектив Джозефа Джека-младшего, к микроскопу с подозрением относились те члены медицинского сообщества, которым зачастую не хватало навыков и тренировки, чтобы правильно его использовать. Что нового открывалось под микроскопом? Все признаки болезни, все симптомы можно наблюдать невооруженным глазом. Поможет ли что-то, что мы увидим в его объектив, лечить пациентов эффективнее? Если инструмент не дает четких преимуществ (применительно к медицинской и, в частности, хирургической практике), большинство приходит к выводу, что нет причин тратить на него время.

Тем не менее, британским врачам было трудно отрицать важные успехи, которых достигли врачи с континента в патанатомии, используя микроскоп. Французы, в частности, сделали ряд стремительных открытий, отчасти благодаря увеличению числа крупных больниц в Париже во время Французской революции. К 1788 году насчитывалось 20 340 пациентов, находящихся в 48 различных больницах по всему городу, – беспрецедентная ситуация, не возникавшая где-либо еще. Большинство умерло от различных болезней. Поскольку часто речь шла о бедняках, их тела остались невостребованными и попали в руки анатомов, таких как Мари Франсуа Ксавье Биша, который, как сообщается, препарировал не менее шестисот тел зимой 1801–1802 годов.

Исследования Биша привели его к мысли, что очаг болезни находится внутри тела, и ткани различных структур могут подвергаться заражению. Это шло вразрез с бытующим представлением о том, что болезнь поражает целые органы или весь организм. Примечательно, что Биша смог описать и дать название двадцати одной мембране человеческого тела, включая соединительную, мышечную и нервную ткани, прежде чем скончался в 1802 году, случайно упав с лестницы в собственной больнице.

В первые десятилетия XIX века французские врачи все охотнее использовали микроскоп. Впервые в истории Пьер Райе провел микроскопический и химический анализ мочи. Физиолог и фармаколог Франсуа Мажанди использовал микроскоп в качестве учебного пособия, читая лекции по физиологии, а врачи Габриэль Андраль и Жюль Гаварре провели анализ крови под микроскопом. К тому времени, когда Листер поступил в университет, некоторые парижские врачи даже использовали микроскопы для диагностики заболеваний кожи, крови, почек и мочеполовой системы.

В Англии споры о преимуществах использования микроскопа в патанатомии продолжали бушевать. Листер, однако, был сыном своего отца. Годы в Университетском колледже убедили его, что он понимает принципы работы этого сложного прибора лучше, чем большинство профессоров. В письме отцу о лекции по оптике, которую он посетил, Листер замечает, что преподаватель «рассказывал об улучшениях, сделанных тобой; он считает целиком твоей заслугой революцию в усовершенствовании микроскопа и проведении микроскопических наблюдений. Более того, он сказал, что эти усовершенствования есть успешный пример того, как результаты наблюдений и экспериментов могут быть приложены к конструированию прибора, и отметил, что все эксперименты были исполнены с большим мастерством».

И все же Листер не был удовлетворен лекцией. К его ужасу, лектор пришел к заключению, что студентам следует скептически относиться к применению микроскопа в медицине, поскольку до тех пор, пока прибор нуждается в доработке, результаты любых экспериментов с ним, вероятно, будут ошибочными. Недовольный, Листер пожаловался отцу, что лекция была «в большей степени разочарованием для меня, и, я полагаю, для других слушателей тоже».

Но Листеру не так-то легко было свернуть с намеченного пути. Он занялся микроскопической структурой мышцы после того, как получил свежий образец радужки человека от профессора Уортона Джонса. Листер заметил гранулы пигмента в хрусталике, а также в радужной оболочке глаза. Позже он занялся исследованием мышечной ткани в волосяных фолликулах и разработал новую методику вертикального среза, благодаря чему образцы получались достаточно тонкими, чтобы их можно было наблюдать под микроскопом: «Сжимая часть [волосистой части головы] между двумя тонкими кусками [дерева] и отрезая острым лезвием мелкие стружки дерева и кожи головы вместе, можно получить умеренно тонкие срезы». По итогам этих экспериментов Листер опубликовал две статьи в Quarterly Journal of Microscopical Science . Это были первые из многих исследований, которые он проводил с микроскопом за годы работы в хирургии.

Много лет спустя научный руководитель Листера мало что мог сказать о своем ученике, заметив, что тот был «слишком застенчив и сдержан, чтобы стать больше, чем просто знакомым», когда они вместе работали в госпитале Университетского колледжа в 1851 году. Тем не менее, руководитель вспомнил кое-что, что отличало Листера от других студентов: «У него был лучший микроскоп, чем у кого бы то ни было еще в колледже». Именно этот прибор в конечном итоге помог Листеру раскрыть медицинскую загадку, которая на протяжении веков не поддавалась пытливым умам его предшественников.

Ореол света от газовой лампы освещал труп, лежащий на столе в задней части комнаты. Тело уже было изуродовано до неузнаваемости, живот взрезан ножами нетерпеливых студентов, которые впоследствии небрежно побросали разлагающиеся органы обратно в кровавую полость. Верхняя часть черепа трупа была отпилена и теперь лежала на табуретке рядом со своим умершим хозяином. Несколькими днями ранее мозг начал превращаться в серую кашу.

В начале медицинских исследований Листер столкнулся лицом к лицу с подобной комнатой в госпитале Университетского колледжа. Центральный проход разделял темный морг пополам, по обе стороны стояло по пять столов. Трупы были оставлены с надрезанными головами, свисающими с края, из-за чего кровь скапливалась на полу и застывала лужицами. Толстый слой опилок покрывал пол, делая морг удручающе тихим для посетителей. «Ни звука не было слышно, даже моих собственных шагов… Только этот унылый, монотонный перестук карет на улицах, свойственный Лондону, который просачивался через вентиляционные отверстия в крыше», – заметил однокурсник Листера. Университетский колледж и его больница были еще относительно новыми в 1847 году, однако морг был столь же мрачным, как и в старых учреждениях. Он таил в себе все виды кошмарных картин, звуков и запахов. Когда Листер взрезал живот трупа – разрез тут же наполнился густой массой из непереваренной пищи и фекалии, – то выпустил наружу мощную смесь зловонных запахов, которые студенты продолжали ощущать даже покинув морг. Что еще хуже, в конце комнаты был открытый камин, и в зимние месяцы на уроках анатомии становилось невыносимо душно.