Петр Царфис - В союзе с природой

Кто мог знать, что именно эти процедуры и эти методы станут в моей послевоенной жизни главными, что ради них «изменю» я когда-нибудь своему безотказному орудию — скальпелю? А пока впереди была война, и во второй половине декабря 1941 года наш эвакогоспиталь отправился к новому месту дислокации — в Калинин, поближе к фронту, к боям, к передовой…

Мне хорошо запомнилась первая рабочая ночь на новом месте. Только-только восстановили помещения, приняли первую партию раненых. Я заканчивал операцию, а у соседнего стола оперировал ведущий хирург Сергиевский. Он удалял осколок, застрявший в черепе. Моего раненого уже увезли, но я не уходил, наблюдая за искусной работой коллеги. Внезапно за окнами операционной возник монотонный гул. Он постепенно усиливался, приближаясь… Резко, отрывисто забухали в городе зенитки. Сергиевский продолжал работать, не обращая внимания на начавшийся воздушный налет, делал дело, которое не мог, не имел права ни прервать, ни делать хуже, чем всегда. Наконец выпрямился, бросил в таз негромко звякнувший осколок.

— Ну как? — спросил f едва слышно.

— Полагаю, порядок, — ответил Сергиевский, и мы вышли в ординаторскую, чтобы подождать, пока подготовят к операции следующих раненых.

Это всего лишь рядовой, рабочий эпизод. Но из таких эпизодов и состояла наша военная жизнь. Раненых поступало так много, что вскоре не только палаты, но и коридоры, и вестибюли на этажах были заставлены койками. Нам выделили еще несколько домов, расположенных рядом, мы их отремонтировали и приспособили под отделение для легкораненых. Количество медперсонала у нас оставалось все тем же, так что нагрузка возросла. Но никто не жаловался.

Из сообщений санитарного управления фронта мы не раз узнавали, что врачам медсанбатов зачастую приходится (особенно в пору наступления или отступления, когда линия фронта становится нестабильной) с оружием в руках защищать жизнь раненых. Среди медиков, трудившихся на переднем крае, были потери не только от бомбежек, артобстрелов, случайных пуль, но и от прямых столкновений с противником. Оставшиеся в живых старались, помимо своей, выполнять и ту работу, которую не удалось сделать погибшим. Выхаживание тяжелораненых — дело не быстрое и не легкое. Почти все они после хирургической обработки ран и соответствующей подготовки отправлялись в тыловые госпитали. Там в случае необходимости повторно оперировались и долечивались…

По собственному, теперь уже многолетнему опыту я знаю, как важно врачу увидеть исцеленного им человека. Это неминуемо становится потребностью каждого, кто взял на себя ответственность за человеческую жизнь и здоровье. Бытует мнение, что врачи-де привыкли видеть смерть, что для них это дело обычное и поэтому мало их трогает. Очень больно бывает слышать такие несправедливые обвинения, брошенные в наш адрес.

Да, долг врача сопряжен со многими трагическими утратами, особенно на войне с ее неминуемыми человеческими страданиями и жертвами. Но каждая из них глубоко печалит, отзывается долгой болью в сердце медика. И не только болью — гневным протестом против прямых или косвенных виновников гибели безвинных людей. Какая же светлая, пусть не очень заметная внешне радость переполняет врача, когда человек, измученный недугом, поправляется, встает на ноги! Всякий раз, когда осматриваю своих пациентов, я, как и прежде, думаю, что сделать, чтобы успешнее вылечить больного, чтобы как можно быстрее возвратить его в строй, к любимой работе, к семье.

Итак, наш поезд шел в Калинин… к месту «приписки». Разговоров, планов звучало в те дни много, а запомнилось почему-то одно, как молоденькая медицинская сестра Анюта Лавренева, незаменимая в операционной, сказала, что нет-де лучше песен на свете, чем итоговые сообщения Совинформбюро о Московской битве, передаваемые по радио «в исполнении» Юрия Левитана. Шутка шуткой, но перечни населенных пунктов, освобожденных от врага, данные о потерях неприятеля, о трофеях отзывались в наших сердцах и впрямь прекрасной музыкой.

Очевидность поражения фашистов в этой битве, их огромные людские и материальные потери, весь разворот событий под Москвой ярко продемонстрировали наше нарастающее могущество и военное мастерство. Это многократно умножило силы.

Правда, некоторые из нас полушутя-полусерьезно жаловались, что мы, мол, все же обойдены, не участвовали в Московской битве. А я утешал их как мог, и главным моим аргументом был тот факт, что именно Калининский фронт, куда мы ехали, еще 5 декабря, за день до контрнаступления под Москвой, нанес противнику ощутимый удар и продолжает наступление.

Хорошему настроению, с которым мы спешили в город на Волге, способствовало также и то, что новый этап в развитии военных событий, начавшийся контрнаступлением советских войск, совпал с распространением некоторых важных начинаний в деятельности медицинской службы Красной Армии.

Суть дела заключалась в дальнейшем совершенствовании медицинского обеспечения боевых действий, в улучшении помощи раненым и больным советским воинам. Пути и средства такого совершенствования были разработаны при непосредственном участии виднейших деятелей медицинской науки еще накануне Великой Отечественной войны. Их начали без промедлений претворять в жизнь, заложив основы стройной системы лечебно-эвакуационного медицинского обслуживания войск в тогдашней войне. Фашистское вторжение замедлило осуществление намеченных планов, но не могло прекратить совсем. Этот сложный творческий процесс продолжался даже в самые трудные дни лета 1941 года. Правда, специализированное лечение раненых, так называемая эвакуация по назначению, с четким адресом, не сразу получило должное развитие. Между тем известно, что чем раньше попадает пациент к врачу, занимающемуся именно этой проблемой, этим недугом, тем быстрее и квалифицированнее ему будет оказана необходимая помощь. Да и врачу легче. Вот почему мы так обрадовались, узнав перед отъездом в Калинин, что госпитальная база фронта будет специализирована. Как мы потом узнали, для каждого из многих десятков военных госпиталей, дислоцировавшихся там в январе 1942 года, уже был определен свой медицинский профиль. Во всех госпиталях создавали так называемые «палаты-миксты», то есть палаты для тех, кто страдал одновременно от нескольких ранений и различных болезней. Везде действовали также отделения для раненых со столбняком и газовой гангреной. Наконец, существовал крупный сортировочный эвакогоспиталь, которым руководил майор медицинской службы Г. Дроздов, принимавший раненых на вокзале и распределявший затем по госпиталям в соответствии с характером и тяжестью ранения. Раненых в тяжелом состоянии оставляли на первоначальное лечение у наших «лейб-сортировщиков», как они тогда именовались в обиходе.