Ольга Фатеева - Скоропостижка. Судебно-медицинские опыты, вскрытия, расследования и прочие истории о том, что происходит с нами после смерти

Превращение тела в головешку происходит посмертно, при жизни человек просто не может выдержать такое, поэтому причина смерти при значительной степени обугливания может быть не установлена.

Когда я справилась и со вскрытием, и с биоматериалом, у мужчины нашлись родственники, пожелавшие его похоронить, я выписала им справку о смерти и поднялась в кабинет, решив выпить чаю. Не успела взять чашку, как приходит санитар, который со мной работал. «Доктор, я труп-то зашил, ворочать начал, а там между ног ум лежит, целехонький такой и не порезанный», – а я в конце вскрытия продиктовала кусочки от разных органов для гистологического исследования (делают тончайшие срезы, красят специальными красителями и смотрят под микроскопом), которые нужно взять в этот раз, и кусочки мозга там тоже были. «Что мне делать? Порезать мелко или тебя ждать?» Вот и пришлось вновь идти в секцию ум вскрывать. В уме было чисто.

«Чисто» говорят, когда вскрывают черепную коробку и не находят там повреждений, или кровоизлияний, или еще чего особенного. «Чисто» говорят, когда вскрывают плевральные или брюшную полости и также не находят повреждений, крови, жидкости, спаек и т. п. Чистота у каждого своя.

Или вот еще выражение. Вылущиваешь, бывало, почки из окружающего жира или разрезаешь фиброзную капсулу, и вдруг фонтаном обольет тебя из подкапсульной кисты, аккуратно режешь дальше, а кисты множественные, разных размеров – как тут не вспомнить народную русскую судебно-медицинскую поговорку: «Киста на кисте сидит и кистой погоняет».

В майские праздники года четыре назад на МКАДе обнаружили труп мужчины. На транспортные происшествия обычно дежурную группу не вызывают, на месте работает пятый отдел полиции на транспорте, поэтому осмотры короткие, с описанием позы трупа, без трупных явлений и повреждений. Трупные явления при ДТП нужны редко, чаще всего аварии случаются при очевидных обстоятельствах, а вот описание повреждений на трупе не помешало бы, чтобы ориентироваться. Протокол был, как всегда, лаконичным: лежит на спине на таком-то километре, ноги смотрят в одну сторону, голова ориентирована в другую, перечислена одежда, документов нет, неизвестный. При массивных тупых травмах эксперты делают дополнительные разрезы конечностей, спины, сепарируют кости, вскрывают суставы, выделяют из суставов кости. Так что после вскрытия, особенно железки (железнодорожная травма) или авто с переездом, если есть множественные переломы, тело деформируется, уплощается, сломанные кости не удерживаются больше мягкими тканями, и создается ощущение, что его можно свернуть, как ковер.

Тело на первый взгляд выглядело привычно – в грязи, в пыли, в крови, но при ближайшем рассмотрении – необычно: на секционном столе трупы должны возвышаться, а этот, как терминатор, будто растворился в столе и чуть виднелся над бортиками, только нос выступал. Часть отсутствовала. Только не верхняя или нижняя, а задняя. Труп был разделен во фронтальной плоскости: половина головы до ушей, половина туловища, рук и ног. Задняя часть была аккуратно стесана – мягкие ткани, кости. В осколках костей черепа остались фрагменты головного мозга. Аккуратно была стесана и половина позвоночника, позвоночный канал вскрыт, спинной мозг уцелел и лежал в объятьях сохранившихся полукружий позвонков. Сохранились и типичные повреждения, характерные для автотравмы.

От пытавшихся перебежать МКАД ждешь множественных повреждений, одного или нескольких переездов через тело в разных направлениях. Тело деформируется, уплощается, сломанные кости не удерживаются больше мягкими тканями, создается ощущение, что его можно свернуть, как ковер.

Объяснилось все через неделю. В Ногинске нашли пропавший труп. Оказалось, что ногинский следователь после работы сидел с друзьями в кафе и вышел покурить. Прямо перед ним «Ауди» сбила пешехода и уехала, мужчина остался лежать на проезжей части, он был мертв. Следователь кинулся звонить в кафе, у него, как назло, сел телефон, а когда толпа народа выбежала на улицу, трупа уже не было. Проезжавшая фура зацепила тело и увезла в Москву, протащила десятки километров, на МКАДе тело отвалилось, заставив поломать головы нас всех.

У врачей психика устроена каким-то другим, особым образом, а у судебно-медицинских экспертов еще более особым. Первые курсы в анатомичке меня спасало желание учиться. Анатомичка больше полна препаратами – отдельными костями, вываренными и вычищенными, заформалиненными органами или фрагментами тел, – чем целыми трупами. Или целыми трупами, не ассоциирующимися с живыми людьми. Они бурого цвета из-за растворов, в которых хранятся, и разобраны по частям: у кого-то, например, отсепарированы мышцы туловища, у кого-то – сосудисто-нервные пучки и т. д.

Когда я училась, в анатомичках были трупы многолетней давности, со стажем, их консервировали, что-то извлекали, студенты что-то выделяли на трупе, показывали разные анатомические образования на зачетах и экзаменах. Анатомические трупы действительно хранились в огромных ваннах или чанах, откуда санитары доставали их крюками и подавали в аудитории. Трудности с обновлением материала, с получением новых кадавров для обучения уже были, но преодолевались. Я не помню, чтобы мы испытывали тотальную нехватку препаратов, привозили новые трупы. На кафедре анатомии работал студенческий научный кружок, в котором студенты в основном и занимались подготовкой необходимых препаратов, сепарировали мягкие ткани, выделяли сосуды и нервы. Это тонкая изящная работа и хороший способ выучить анатомию: пока выделишь фасции шеи по Шевкуненко [12] В отечественной топографической анатомии используется классификация фасций шеи по В. Н. Шевкуненко, ведущего специалиста в СССР по топографической анатомии и оперативной хирургии. – Прим. ред. или какое-нибудь сухожилие сгибателя первого пальца, невольно запомнишь. Кости мы даже носили домой учить. Черепа только не давали, а бедренную кость и сам не понесешь, из сумки будет заметно. Анатомия мне нравилась, тетка, тоже врач, подарила свое сокровище, атлас по анатомии В.П. Воробьева в пяти томах 1946 года издания. И хотя анатомическая номенклатура с того времени поменялась уже несколько раз, я все равно храню антиквариат.

На кафедре анатомии студенты в основном занимались подготовкой необходимых препаратов, сепарировали мягкие ткани, выделяли сосуды и нервы. Кости даже носили домой учить. Черепа только не давали, а бедренную кость и сам не понесешь, из сумки будет заметно.

Топографическая анатомия и оперативная хирургия проходила на тех же препаратах. Разные хирургии, клинические дисциплины преподавались в больницах. Студентов до операций не допускали, они только смотрели, но смотрели на живых. Интерны и ординаторы-хирурги оттачивают оперативную технику в моргах на трупах: «Hic locus ubi mortui docent vivos» – «Здесь место, где мертвые учат живых». На живых смотреть – не то что на мертвых. Первая моя операция – иссечение гнойного панариция большого пальца на руке, в больнице на станции метро «Тульская», профильное отделение кисти, очень известное в Москве. Операция проходила под местной анестезией, операционное поле было отгорожено от больного ширмой. У меня закружилась голова, затошнило, когда хирург сделал разрез. Я как будто на себе почувствовала, как это больно, когда тебя режут, да еще и по гнойной нарывающей шишке [13] Основной принцип гнойной хирургии – где гной, там разрез (Ubi pus, ibi incisio). – Прим. ред. , которая и без того болит. В операционной стояло много студентов, мне удалось отойти подальше, в толпу, и справиться с собой. Справляться приходилось почти весь цикл, настраивать и уговаривать себя. Потом наступила летняя хирургическая практика.