Захарий Френкель - Записки и воспоминания о пройденном жизненном пути

Признаюсь, я был немало удивлён, когда А. Я. Штернберг продолжил дальше это место из 2-й части «Фауста» Гёте:

Я считал А. Я. Штернберга хорошим клиницистом и большим специалистом по лечению туберкулёза, но никак не ожидал встретить в нём ценителя поэзии, смелых и глубоких философских обобщений Гёте. Но он, как я легко убедился из дальнейшего разговора, знал не только первую часть «Фауста», но и вторую, которую он не третировал шаблонно, как более слабую по силе и глубине творческого замысла и выполнения. С этого началось моё более близкое знакомство с А. Я. Штернбергом, продолжавшееся вплоть до его смерти.

Главным врачом уже открытого на Волхове туберкулёзного санатория оказался Я. О. Крыжевский, которого я знал ещё с 1910 г., когда он был ночлежно-санитарным врачом, сотрудником Н. Ф. Гамалеи и К. В. Караффа-Корбута по организации санитарного надзора за ночлежными домами. Пока А. Я. Штернберг занимался исследованием больных и консультациями по поводу назначений им, я ознакомился с помещением и усадьбой санатория. Значительная часть усадьбы была занята густыми зарослями ольхового молодняка. Для прогулок больных имелась лишь небольшая дорожка на прилежащей к зданию части двора. Я попробовал в натуре наметить дорожку достаточной протяжённости и интересную по планировке. Это мне удалось сделать без большого труда. По намеченной мною трассе без особых усилий и затрат можно было с помощью самих больных создать хорошую дорожку с местами для отдыха в беседках. Мне хотелось на живом примере показать возможность организации прогулок больных и пребывания их на открытом воздухе даже в трудных условиях. К сожалению, и А. Я. Штернберг, и его ученики недооценивали значение санитарно-гигиенических условий и, прежде всего, прогулок, отдыха и занятий на открытом воздухе среди приятных и ласкающих глаз природных видов.

При осмотре Селищенских казарм (одного из самых крупных Аракчеевских городков) пришлось убедиться в необходимости слишком крупных затрат для переустройства их под благоустроенное современное больничное учреждение, тем более для туберкулёзных.

В связи с длительным моим пребыванием на Международной гигиенической выставке в Дрездене в 1911 г. и последующими поездками за границу, а вслед за тем начавшейся мировой войной я на довольно длительное время отошёл от активной работы в кадетской партии. Только в мае 1916 г. ЦК партии Народной свободы вновь восстановил со мной тесную связь и призвал к активным действиям. Это было обусловлено тем, что именно тогда при обсуждении хода предварительных действий по подготовке к избирательной кампании в 5-ю Государственную думу среди членов ЦК распространилась мысль об увеличении числа кадетских депутатов в этой Думе за счёт возвращения к политической жизни «выборжцев» — членов 1-й Госдумы, которых некогда лишили права вновь избираться в парламент. Возникла мысль о создании для них (т. е. нас, осуждённых по Выборгскому процессу) цензов путём амнистии или изменения соответствующих статей в избирательных законах, чтобы официально выставить наши кандидатуры. Предполагалось подготовить такие цензы для Ф. Ф. Кокошкина, князя Д. И. Шаховского, Н. А. Гредескула, М. М. Винавера, князя Урусова [206] Урусов Сергей Дмитриевич (1862–1937) — князь, историк, общественный деятель. Был губернатором в ряде губерний, сторонник городского и земского самоуправления, депутат 1-й Государственной думы, осуждён по делу о «Выборгском воззвании». В марте 1917 назначен товарищем министра внутренних дел. После Октябрьской революции лишён гражданских прав, восстановлен в них в 1929. Неоднократно подвергался арестам, заключению, преследованиям. В последние годы жизни работал бухгалтером. , П. А. Садырина [207] Садырин Павел Александрович, депутат 1-й Госдумы, из крестьян, инженер-агроном, кооптирован в ЦК кадетской партии в 1917. и меня. Хотя быстро провести это через действующую Думу не удалось, я вновь начал активно участвовать в политических акциях кадетской партии.

Приближался 1917 год. Неудачи на фронте, постоянные дополнительные мобилизации, начавшие уже давать о себе знать продовольственные затруднения в связи с перегрузкой железных дорог военными перевозками, а затем и наступившим полным расстройством системы сообщений, — всё это вызывало глухое, всё растущее недовольство. Нарастало внимание к отражению общего неудовлетворения в речах и спорах в Государственной думе, к поискам выхода из ухудшавшегося у всех на глазах положения на фронте и в тылу. Стихийно падала в низах уверенность в устойчивости, во всесилии попечительного начальства. Я помню, что даже в военном госпитале в нашей лаборатории возникали вольные разговоры с критикой правительственных распоряжений и с одобрением наиболее острых обличительных речей думской оппозиции. Однажды даже во время такого разговора один из санитаров из числа выздоровевших раненых подал реплику:

— Ничего тут не поделаешь, сам царь служит опорой всего расстройства и на фронте, и в государстве.

На эту реплику последовал ответ:

— Значит, и царь слетит, а без него дело можно выправить.

В середине февраля [208] Здесь и далее Захар Григорьевич приводит даты по старому стилю. в Петербурге начались уличные собрания. Идя в санитарно-техническое бюро из своего Лесного, где я жил, я видел, как жандармы и казаки разгоняли манифестацию на Невском у Публичной библиотеки и Гостиного Двора. В 20-х числах февраля добраться из Лесного в город стало трудно, а затем и совсем невозможно — останавливались трамваи. Пришли известия, что в Государственную думу пришёл в полном порядке целый полк и отдал себя в распоряжение выделенного Думой Комитета, что в городе всюду идут собрания, в которых участвуют военные — солдаты и офицеры; что группы манифестантов арестовывают министров и пр. Я отправился в город пешком. На Сердобольской было очень нелегко пройти по Выборгскому шоссе к Сампсониевскому проспекту. Артиллерией обстреливали каменный дом, в котором засели офицеры с воинской частью, пришедшей усмирять присоединившихся к народу солдат. Густые толпы людей двигались к центру города. На Сампсониевском проспекте у Бабурина переулка с чердака дома через слуховое оконце по двигавшимся массам велась пулемётная стрельба. Она то прекращалась, то вновь возобновлялась. Пришлось проходить, прижимаясь к стенам домов, чтобы не попасть под обстрел, как приходилось это делать на фронте, в Сольдау. Тут же образовалась дружина добровольцев, занявшая все выходы из дома и организовавшая захват полицейского, производившего обстрел. На Литейном проспекте люди двигались плотными массами по тротуарам и у тротуаров. По мостовой проносились грузовики с группами солдат, присоединившихся к народу. Их встречали приветствиями.