Захарий Френкель - Записки и воспоминания о пройденном жизненном пути

У меня ещё с тех пор появился стойкий интерес к мелиоративным работам, в результате которых наступали очевидные полезные для людей изменения в местности. Когда через два-три года на бывших голых песках снимался первый урожай вики или овса или даже кое-где картошки — это вызывало радость у отца. У поселённых в новом фольварке семейных рабочих появились у дома кусты красных «поречек» (смородины), крыжовника и молодые деревья черешен. Особенно отчётливо остаются у меня в памяти задуманные отцом и успешно осуществлённые работы по осушке большого топкого болота и прокладка через него дороги до реки Остёр и сооружение моста через эту реку. Дорога почти вдвое сократила путь до нового хозяйства.

В самую сухую часть лета постоянно заходившие в поисках работы «грабари» были наняты копать канавы по местам, намеченным вехами, поставленными самим отцом, через все болото. Тяжёлая это была работа. Сняв кочки и верхний слой, грабари, оставляя узкие поперечные перемычки, заглубляли широкие с пологими откосами канавы на два-три аршина (1,5–2,1 м) в направлении к реке. Приходилось высоко поднимать вынимаемую землю, стоя иногда по пояс в воде. Оплачивалась эта работа сдельно, с вынутой кубической сажени земли. Велись две параллельные канавы с расстоянием три сажени между ними (около 6,5 м). После подсыхания «принятая», т. е. уже учтённая, земля разравнивалась между канавами. На неё насыпался слой привозимого песка и сверху слой «глея» — болотной глины. Число рабочих менялось. Каждый из них «рядился» (договаривался) поодиночке. Однажды добавилось три новых грабаря. Всегда увлекавшийся ходом задуманных им работ, отец при всякой возможности старался зайти посмотреть на сооружаемые канавы, на рождавшуюся между ними дорогу. От его внимания не ускользнуло, что двое из новых грабарей работают с большим старанием, а третий, хорошо устроившись на сухом месте, то лежал, то сидел и курил. «Почему работают все одни и те же, а вы их не сменяете?» — На этот вопрос последовал ответ, приведший отца в негодование: «Это мои рабочие, я их подрядчик». Была совершенно очевидна бессмысленная, ненужная эксплуатация людей: половина всего заработка каждого рабочего шла в руки этого посредника-«подрядчика», в то время как все другие работники, трудившиеся тут же, рядом, получали свою дневную выручку полностью в руки. Гневно потребовал отец, чтобы этот «подрядчик» убирался прочь. Он ушел, но увел и своих рабочих. Оказалось, что они были им закабалены, так как, уходя на заработок из Смоленской губернии, взяли у него задатки, чтобы уплатить «мирские» подати (налоги).

Уже в ближайшие годы прорытые вдоль новой дороги канавы со стоком в реку Остёр настолько успешно «вытягивали» воду из прилегающей части болота, дренировали его, что с обеих сторон дороги оказалось возможным начать разбивку капустных гряд. Я не знаю, когда и у кого научился отец мерам по мелиорации болот и заболоченных мест. Думаю, что в этом деле он был самоучкой и пытался, далеко не всегда успешно, применять на практике советы и опыты, описываемые в «Сельском хозяине», «Земледельческой газете» или в приобретаемых им книгах. Осуществляя зарождавшиеся у него новые планы, отец учился в самом процессе их выполнения, тщательно учитывал и записывал данные о результатах проведенных мелиораций.

За лесом «Бураковщиной» тянулись заболоченные кочковатые пространства, поросшие осокой. Отец задумал выкопать там пруд, провести целую сеть канав для спуска весенних вод в глубокие рвы, тянувшиеся вдоль большого «тракта» — дороги от города Козельца до города Остёр. Года через два после осуществления этого плана отец с торжеством подсчитывал окупаемость произведенных расходов: с лугов снимались большие укосы теперь уже не осоки, а райграса, лисьего хвоста и других кормовых трав. После окончания косовицы отец устроил на опушке «Бураковщины» «кашу» для косцов с участием и других служащих экономии. Мы с Серёжей в это время увлекались пиротехникой и, хотя наши ракеты и не очень охотно летали ввысь, но бенгальские огни имели огромный успех у невзыскательной публики.

Украинские хлеборобы и селяне большие скептики. Ко всяким новшествам в сельском хозяйстве, как правило, поначалу относились как к «паньским выдумкам». Но и на них произвел впечатление один из наиболее удачных опытов в Борковской экономии. Однажды отец задумал обратить в пашню небольшое топкое болото, заросшее очеретом (тростником) и местами покрытое толстым слоем мокрого торфа. Создав систему отвода воды из болота и подсыпав его кое-где землей, вырытой при рытье пруда, отец поджёг кучи очерета и сухого торфа. Дым от этого пожарища стоял несколько дней. Затем были прорыты вдоль и поперек мелкие канавки. Была строго отмерена одна десятина осушенного болота, её вспахали и в августе засеяли рожью. На следующее лето мы ходили любоваться ровной, чистой, без всяких сорняков, высокой рожью, выросшей вместо прежнего очерета. В июле мы с братом приняли участие в жатве этой ржи. Было нажато пятнадцать копен, по шестьдесят снопов в каждой, и пробный умолот оказался равным двенадцати пудам с копны, то есть 180 пудов (около 29 центнеров) с десятины. Выстроенные в ряд через всю десятину, аккуратно сложенные копны были победным свидетельством пользы от проведенной мелиорации. Вот где корни моего систематического внимания и придания большого значения санитарной мелиорации в гигиене строительства и благоустройства населённых мест. Вопросы санитарной мелиорации территорий стали предметом моего специального изучения и преподавания в курсе коммунальной гигиены.

С большим удовлетворением вспоминаю я, что во время постоянных летних поездок с отцом на беговых дрожках в места песков, закрепляемых и осваиваемых для сельскохозяйственного использования, и частого сопровождения отца на работы по осушке болот, мною была одержана одна победа, доставившая мне большую радость. Это победа над закоренелой привычкой отца к курению. Много раз хотел я объяснить себе, откуда у меня с самого раннего детства было непреодолимое отвращение к бессмысленной, явно вредной привычке портить воздух курением, когда в моем окружении были курильщиками и отец, и старший брат Яков, и часто бывавшие гости, и те рабочие, с которыми я так любил общаться. Самый вид окурков или папирос, гари из трубки вызывал у меня гадливость, как бы я ни старался её подавить. Я каждое лето настойчиво, но безуспешно убеждал отца освободиться от этой гадкой привычки. К числу моих аргументов позднее, в период моего увлечения гигиеной и интереса к учению Льва Толстого о рациональном построении жизни в соответствии с требованиями разума и совести, я добавлял доводы о сохранении личного здоровья, о внимании к здоровью окружающих, пускал в ход всю цепь гигиенических доводов и, наконец, добился результата: отец решил бросить курить! В это время ему уже было более пятидесяти лет. Трудно ему было выполнить это решение, но он выдержал искус и во всю остальную жизнь не возвращался к вредной привычке и признавал все преимущества своего освобождения от неё.