Захарий Френкель - Записки и воспоминания о пройденном жизненном пути

Зато с примыкающим к университету Ботаническим садом у меня связаны самые добрые воспоминания. С раннего детства я любил мир растений. Два раза, ещё в гимназические годы, я специально в каникулы ездил в Остёр, а оттуда на пароходе в Киев, главным образом, чтобы посмотреть и более основательно ознакомиться с замечательными древесными насаждениями, аллеями и коллекциями Ботанического сада.

Кроме того, киевский Ботанический сад воскрешает в моей памяти также одно из светлых, радостных переживаний периода моей дерптской жизни. Не могу с полной уверенностью установить, было ли это летом 1893 или 1894 г. В то время я сблизился с немногочисленным кружком студентов, интересовавшихся радикально-демократическим движением, зародившимся среди украинской интеллигенции в Восточной Галиции под влиянием уже упоминавшегося мною М. П. Драгоманова. Оно стремилось проникнуть в широкие массы сельского населения. Кроме М. П. Косача, А. Н. Деген-Ковалевской, Е. В. Дегена и меня, в кружке было ещё несколько лиц (А. Грабенко и др.), с интересом читавших получаемые нами в закрытых письмах по почте номера галицко-украинских газет «Народ» (Ивана Франко) и «Хлибороб» (Павлика). Нас объединяло понимание необходимости готовить тех, кто должен был затем работать среди украинского народа. Такие работники, считали мы, должны владеть языком этого народа, чтобы пользоваться имеющейся украинской литературой, содействовать обогащению этой литературы и уметь использовать её в практике передового общественно-политического и социалистического движения.

Было решено устроить в июне в Киеве совещание лиц, поддерживавших на Украине распространение упомянутых газет и обсудить возможные меры по улучшению их содержания и изыскания помощи для их издания. Первая встреча организаторов совещания была назначена на площадке в конце Лиственичной аллеи Ботанического сада. Одним из участников этой встречи был я. Невзирая на все мои возражения, мне пришлось принять это поручение. Предварительно всесторонне была обсуждена линия твёрдого и полного отказа и сопротивления каким бы то ни было украинско-националистическим тенденциям. Язык — это орудие, инструмент общения. Этим инструментом нужно пользоваться в совершенстве. Но связывает нас не инструмент, а цель — социальное освобождение трудовых масс от экономической эксплуатации, от капиталистического порабощения и политического угнетения, их культурно-национальное, политическое и экономическое освобождение путём развития их самодеятельности и социально-политического подъёма.

Приехав в Киев в назначенный день, я с вокзала на извозчике проехал несколько улиц и остановился в номерах, в которые он меня привёз. Привёл себя в порядок с дороги. Оставив в номере свой небольшой чемоданчик, я вышел на улицу, не записав ни адреса гостиницы, ни номера комнаты. Выйдя, я поискал ближайшую кофейню, зашёл в неё, позавтракал, а затем, посмотрев на часы, отправился в Ботанический сад. Там без труда нашёл аллею и дождался, когда подойдут другие участники встречи. Оказалось, что совещания будут происходить за Днепром, на берегу «Старика» (старого русла Днепра), куда надо было добираться на лодках от определённого лодочного пункта, наняв их у указанного лодочника. По дороге все перезнакомились и, расположившись на сухом луговом берегу, занялись с увлечением обсуждением вопросов, которые были подготовлены одним из организаторов совещания.

Всего было не более 12–14 участников (из Киева, Харькова, Москвы, Дерпта). Беседа велась оживлённо, сразу определилась объединившая всех мысль — на первый план выдвигать социально-экономические задачи, как основную цель, а культурно-политический подъём — как путь для объединения трудовой народной массы. Орудием для работы среди населения является его язык. Нужно готовить и людей, и литературу также и для работы среди украинского народа. Поскольку другой возможности нет — поддерживать и распространять «Хлибороб» и «Народ», посылая туда статьи к подготовке культурно-политических работников и вооружения их не только инструментом — украинским языком, но и прежде всего основным оружием — социально-экономическим пониманием движения трудовых масс к социализму.

Наступил упоительный украинский вечер. В сумерках мы сели в лодки и уже довольно поздно вечером вернулись на лодочную пристань. Выйдя из лодки и распростившись с тремя бывшими в ней товарищами по этой прогулке, я впервые, точно пробудившись после сна, вернулся к реальной действительности. И эта действительность была для меня не так безоблачна и совсем не гармонировала с моим бодрым настроением внутреннего подъёма. В кармане у меня был взятый с собой ключ от моего номера, но адреса номеров, куда утром привёз меня извозчик, я не знал; хуже всего, что я не спросил и не узнал даже названия улицы… Как же мне быть? На всякий случай решил направиться к университету. Его я нашёл. Затем, напрягая все силы моей памяти, постарался восстановить и проделать путь, каким я шёл утром. Мне показалось, что я должен был свернуть налево, чтобы зайти в кофейню, в которой утром пил чай. Как будто одна из кофеен походила на утреннюю, но она была закрыта. Свернув на соседнюю улицу, я прошёл мимо гостиницы, и, идя дальше, подошёл к открытому входу в номера для приезжающих. Точно во сне, не думая, я вошёл в открытую дверь, поднялся по лестнице во второй этаж, повернул в коридоре направо, дошёл до конца коридора, вынул ключ из кармана. Он легко вошёл в скважину в замке, я открыл дверь, и только увидев лежащий на стуле мой чемоданчик, окончательно пришёл в себя, точно проснулся от какого-то забытья. С радостным облегчением стал я вынимать из чемодана дорожные вещи и остатки продовольствия. Бывают же в жизни такие счастливые, хотя, как будто, и маловероятные происшествия!

В первые годы пребывания в Дерпте (до получения стипендии) я для заработка давал уроки и репетировал по древним языкам и по математике, а также по русскому языку. Первый такой урок я получил у издательницы «Dörptsche Zeitung». Она поддерживала отношения с немецкими университетскими кругами. Сын её, ученик 4-го класса, был очень любознательный и, по существу, способный мальчик. Занятия с ним оплачивались довольно скромно, но мне они доставляли удовлетворение понятливостью ученика и быстрыми его успехами в школе после занятий со мною. Именно в связи с этими его успехами я получил предложение от профессора Б. Кербера [29] В своих воспоминаниях Вересаев пишет о Кербере: «Это был тупица анекдотический, почти невероятный на профессорской кафедре» (Вересаев В. В. Указ. соч., стр. 367). заниматься с двумя его сыновьями, учениками 2-го и 4-го класса, сильно отстававшими по многим предметам в школе. В качестве гонорара мне была предоставлена комната и питание: утром кофе подавался мне в мою комнату, а обед и ужин были за общим столом с семьёй профессора.