Захарий Френкель - Записки и воспоминания о пройденном жизненном пути

К этому же периоду моего дерптского студенчества относится моё близкое знакомство с одним немецким рабочим-электромонтёром Августом Мюллером. Я случайно как-то познакомился с ним при выполнении им работ по электропроводке. Оказалось, что он сам из Германии, служит в какой-то Рижской фирме, приславшей его выполнить специальный заказ в Дерпте. Узнав от него, что в Германии он считал себя сторонником социал-демократической партии, я пригласил его как-нибудь зайти после работы ко мне. Он пришёл в первое же воскресенье. Чисто выбритый и безукоризненно одетый, он очень мало похож был на электромонтёра в грязной куртке и старой кепи, с которым я за несколько дней перед тем познакомился. Я рассказал Левицкому мой случайный разговор с электромонтёром из Германии и теперь представил этого чисто одетого, с ослепительно белыми воротничком и манжетами гостя, как того рабочего, о котором раньше рассказал. За чашкой чая Август долго оставался у нас. Я ему показывал новые номера «Neue Zeit», «Der Wahre Jacol», недавно вышедшую Эрфуртскую программу Каутского. Уходя, он взял с собою несколько брошюр. Он стал заходить к нам часто, прямо с работы, и уже у нас мылся и переодевался в чистый пиджачок и манишки, которые приносил с собою в небольшом пакете. Он умел очень внимательно слушать и только после размышления вставлял свои замечания. Держался он совершенно непринуждённо. Помню, в одно из его вечерних посещений, ко мне по какому-то делу зашёл профессор М. А. Дьяконов. Мы пили чай с Августом, который только что успел переодеться. Разговор зашёл о политических событиях в германском Рейхстаге, которые сообщались в «Русских ведомостях». Я сказал Мюллеру по-немецки, о чём мы говорим. Он очень язвительно отозвался об ораторах из партии центра (клерикалах) и просто и толково высказал несколько суждений об отношениях между социал-демократами и клерикалами, за которыми шли некоторые профсоюзы. Несколько времени спустя как-то за вечерним чаем у Дьяконовых зашла речь о немецких студентах на юридическом факультете. Один из новых доцентов жаловался на полное отсутствие у большинства из них понимания и интереса к общественно-политическим вопросам современной жизни. М. А. Дьяконов заметил по этому поводу, что это не общее явление, и рассказал, как недавно он лично мог убедиться, что есть немецкие студенты, хорошо разбирающиеся в современных политических партиях германского Рейхстага. Михаил Александрович был изумлён, услышав от меня, что Мюллер не немецкий студент, а рабочий-электромонтёр, временно присланный фирмой для выполнения работы по заказу в Дерпте. Знакомство моё с молодым Августом Мюллером продолжалось до конца его пребывания в Дерпте. Он успел перечитать все имевшиеся у меня социал-демократические издания: работы Энгельса, Маркса, Каутского, Франца Меринга и даже все тома сочинений Лассаля, выходившие тогда в новом издании под редакцией Бернштейна.

Позднее, уже когда я собирался уезжать из Дерпта, я получил от Мюллера очень милое дружеское письмо из Риги и его фотопортрет с надписью: «Meinem hochgeehrten Lehrer — S. F.» (Моему глубокоуважаемому учителю — 3. Ф.). Как мне передавали, он очень своевременно уехал из Риги в Германию, так как в 1896–1897 гг., во время первых арестов участников социал-демократических организаций в Латвии, Мюллера специально разыскивали. Много позже, в 1911–1912 гг., я слышал, что Август Мюллер стал видным работником в Берлинском социал-демократическом движении, а после революции 1918 г. он одно время даже занимал пост министра труда в правительстве Германии.

Не сохранилось в моей памяти, когда и при каких условиях познакомился я в Дерпте с Александром Дауге, и через него со всем кружком латышских студентов — социал-демократов. Последние два года моего пребывания в Дерпте у меня завязалось близкое знакомство, и даже дружба с Сашей, как звали Александра Дауге в его семье и среди друзей. Это был высокий, стройный мужчина, всегда бодрый, весёлый, оживлённый, простой и благожелательный. Он был женат и трогательно выполнял отцовские обязанности, ухаживая за своим младенцем, помогал купать его в ванне. Его жена была изумительно подходящая для него подруга и товарищ. Она так же, как и Саша, штудировала всю получавшуюся в Дерпте социал-демократическую литературу, вместе с ним серьёзно изучала экономические и философские труды. Мне доставляло истинную радость заходить к Дауге на полчаса вечером, поделиться новостями, узнать, не получены ли новые издания и присутствовать при обычно довольно шумном и весёлом купании молодыми супругами их крепкого здорового ребёнка. Оба они — и муж, и жена, производили всегда какое-то бодрящее, успокаивающее впечатление. Я удивляюсь, почему с отъездом из Дерпта у меня полностью прервались всякие сведения о Дауге.

Из латышского круга друзей Дауге особенно выдавался глубоким знанием философских основ марксизма Каспарсон. Им написана была и издана на латышском языке целая книга об основах диалектического материализма. Очень активным участником латышского кружка был студент-медик Калнин.

Помню нашу попытку отметить 1-е мая, как международный праздник труда, совместной прогулкой на лодках до Газенкруга вшестером: Левицкий, Малянтович, я, Рутштейн и латыши — Дауге и Калнин весной 1893 или 1894 г. К нам присоединилось ещё несколько человек, и на берегу мы обменялись соответственными майскими приветствиями [39] Как свидетельствуют документы Департамента полиции, на протяжении всех лет учёбы в Дерптском университете З. Г. Френкель продолжал оставаться под негласным надзором жандармов. Так, в одном из донесений начальника Лифляндского губернского жандармского управления в Департамент содержится список поднадзорных студентов: Михаил Дьяков, Соколов, Богоявленский, Левицкий, Давыдов и Френкель, а в другом донесении сообщается, что Захарий Френкель состоял в Обществе русских студентов экономом и кассиром. (ГАРФ. ДП. Ф. 102. Д. О. O.,1890–1893. Оп. 226. Д. 374 и 417). .

Отчётливо встаёт в памяти, как в 1894 г. поздней осенней ночью раздался неистовый стук в закрывавшуюся на ночь ставню единственного выходившего на улицу окна в нашем приземистом домике на Глиняной улице. Пробуждённые от мирного сна, мы с Левицким поспешили к окну, чтобы отпереть ставни, и увидели группу своих латышских друзей, шумно возвестивших о смерти Александра III. С этим связывались тогда очень скоро разлетевшиеся в прах какие-то смутные надежды на появление несколько большего простора для деятельности печати и для рабочего движения.

Не могу вспомнить, как началось знакомство моё с Мартной и его семейством. По-видимому, началось оно в 1893 или в 1894 г. по инициативе Александра Дауге. Мартна был представителем передового эстонского социал-демократического общественного движения. У него собирались немногие тогда эстонские сторонники этого зарождавшегося тогда среди эстонской интеллигенции течения. Они стремились начать издание свободной литературы на эстонском языке.