Дмитрий Соколов - Лечебное дело zyablikova

– Ещё и военнообязанные, – подсказал начмед.

– Ещё и военнообязанные! Как говорится, "товарищи офицеры"! А ну, смирно мне тут!

С такими ситуациями я многократно сталкивался в студенчестве, когда нас посылали на очередную овощную базу, на "картошку" или на любое мероприятие, не имеющее никакого отношения к учёбе – вроде махания руками шпалерами во время проезда очередной Индиры Ганди по Проспекту Вернадского. Можно было только потихоньку "прикинуться шлангом" и "отшланговать" – чаще всего, успешно – но ни в коем случае не идти на принцип, "борзеть" – иначе ничего не добьёшься, кроме неприятностей… Видимо, это правило было усвоено мною настолько прочно, что формировало соответствующее выражение моего лица и позы, чем не преминула воспользоваться Большакова:

– Берите пример с хирурга! (я был единственным хирургом в нашей группе). Он вообще после суточного дежурства, из дома мной выдернут – и ни одного слова против не сказал, собрался, поехал! Человек сразу же вник в проблему администрации! Вот это и называется "сознательностью", доктора – равняйтесь на zyablikova, сознательность – это качество вам очень пригодится в вашей взрослой жизни!

Я ещё раз пожалел, горько-прегорько, что открыл ей дверь!! Моя высокая сознательность… она объяснялась лишь тупым, покорно-философским отношением, а вовсе не вниканием в проблемы администрации, которая не справляется со своими обязанностями и не может своими силами организовать врачебное покрытие эпидемии гриппа, которая случается каждый год в одно и то же время…

– И, наконец, приятная новость, доктора – хоть табелировать вас теперь будут в детской поликлинике, зарплату будут рассчитывать по основному месту прохождения интернатуры, так что в зарплате вы ничего не потеряете!

Благодаря моему молчаливому и невольному участию, бунт был подавлен. Нас моментально раскидали по участкам и провели инструктаж, как правильно выписывать больничный "по уходу" и что назначать – в основном, анальгин с димедролом и парацетамол, по 0.1 на год жизни.

Через час я ужевовсю бегал по “участку”. Всего сегодня набралось 20 вызовов, и это было "ещё по-божески", как сказали в регистратуре, или "курорт". В моей сумке лежала пачка больничных листов и стопка амбулаторных карт. Я отыскивал нужный адрес, звонил в дверь, заходил в квартиру. Большакова сдержала слово, и пациентом оказывались дети от трёх лет и старше. Их могло быть двое или даже трое, с детьми обычно оставалась мать, но мог остаться и отец. Жалобами были "сопли", иногда температура 37.5. От меня требовалось сделать запись в карте и выписать больничный на три дня. Через три дня назначалась "явка" к учпедиатру, или к тому педиатру, который будет принимать в детской поликлинике. Закончив, я выписывал анальгин-димедрол-парацетамол в возрастной дозе и шёл дальше.

Если бы я знал участок, расположение домов, подъездов и квартир, то мог бы рационально рассчитать и распределить маршрут, но нужный дом приходилось подолгу отыскивать, пересекая свои собственные следы в глубоком февральском снегу, и я петлял, как заяц…

20 вызовов заняли у меня почти 6 часов, и к концу я уже ощущал невероятную усталость. Надо ли говорить, как я проклинал эту невесть откуда взявшуюся Большакову, и свою готовность, с которой я ей открыл!

"А ведь мог бы и вообще прошланговать, – с ненавистью думал я, едя, наконец, домой в тряском автобусе. – Отсиделся бы за закрытой дверью, ушёл завтра на больничный. Всё равно, накрылась моя экстренная хирургия – какое ночное дежурство после такой бешеной нагрузки?"

Воспоминания о тех двух неделях эпидемии гриппа до сих пор остаются в числе самых неприятных в моей жизни. На следующий день уже был новый участок, и вызовов было уже 30, в среду- опять новый участок, и уже 35 вызовов, в четверг участок тот же, но 40. Вдобавок, началась оттепель, снег таял, приходилось шлёпать по лужам, и я "обслуживал" с мокрыми ногами, с ужасом находя у себя самого симптомы ОРВИ…

"А что, заболею и умру, – с ненавистью думал я. – Зачем мне такая жизнь? И какого чёрта я попёрся в медицину?"

Мою депрессию подогревало и то, что я видел на вызовах. На дворе стоял, напомню, 1988 год. Приметами его стала очень снежная зима, с огромными сугробами, а потом невероятно тёплая оттепель, такая, что наш городишко просто поплыл, как Венеция. Ходил анекдот:

"М.С. Горбачёву предсказали, что зимой его уберут.

– Зимы не будет, – ответил Михаил Сергеевич."

Помимо мизерной советской обстановки в обходимых мною квартирах, по первой программе шёл цветной итальянский остросюжетный сериал "Спрут" ("La Piovra"), и его как раз повторяли в утренние часы – для тех, кто не успел посмотреть вечером. Те, кто смотрел вечером, так же жадно смотрел и утром – сериал действительно был, что надо, про мафию и борьбу с ней красавца комиссара Каттани, и его коварного антагониста адвоката Террозини. Помимо красивых мужчин и женщин, в фильме показывались их квартиры, дома, машины, рестораны – и весь этот "капиталистический образ жизни", на который можно было часами смотреть, открыв рот и забыв обо всём на свете!

Что мамы-папы и делали, не отлипая от голубого экрана во время моего визита, и слушая меня в пол-уха. Папы обычно были уже "поддамши" – конечно, это невероятно волнующее событие в серой жизни простого советского человека – отправить жену на работу, а самому выпить и ждать у телевизора, когда тебе принесут больничный "по уходу". Переходя из квартиры в квартиру, я тоже успевал просмотреть очередную серию "Спрута" от начала до конца, что являлось какой-никакой компенсацией за мою загубленную молодость и сломанную карьеру…

Две недели прошли очень напряжённо, но на третьей я вдруг обнаружил стойкое ежедневное снижение количества вызовов до 10-15 в день. Эпидемия ощутимо шла на убыль! К тому же, выходили с больничных участковые педиатры, и всё меньше оставалось свободных участков…

Между тем, объявить об окончании эпидемии и отпустить нас, интернов, наконец, продолжить грубо прерванную учёбу, никто не спешил. Мои соинтернатурники так и продолжали уныло таскаться в регистратуру детской поликлиники к 8 утра каждое утро, окончательно махнув рукой на свои "права". Но я был хирургом, а, стало быть, более свободомыслящей личностью.

И в один прекрасный день просто взял и никуда не пошёл!

"Скажу в интернатуре, что пошёл в детскую поликлинику, а в детской поликлинике скажу, что пошёл в интернатуру", – решил тогда я.

Как и ожидалось, меня нигде не хватились. Приободрившись, zyablikov решил, наконец, "прошланговать", почуяв удобный момент. Погода неожиданно стала весенней, стало светить солнышко, зачирикали птички, воскресла некая институтская любовь, и наш герой, измученный почти тремя неделями участково-педиатрической каторги, пустился, как говорится, во все тяжкие. Да, zyablikov решительно "забил" как на приказ главврача, так и на свою хирургическую карьеру, с жаром проводя драгоценное время в крайне сомнительных занятиях. Напомню, что ему тогда было всего 23 года, хотя "в 20 лет ума нет – уже и не будет", гласила народная мудрость. От "сознательности хирурга", которую так высоко оценила зам.подетству, не осталось и следа…