Брэнди Скиллаче - Головы профессора Уайта. Невероятная история нейрохирурга, который пытался пересадить человеческую голову

Эта книга рассказывает невероятную историю о почти франкенштейновской затее – о попытках впервые в истории пересадить человеческую голову и о том, как эти фантастические опыты положили начало технологиям, которые и поныне спасают жизни. А еще она пытается решить загадку, до сих пор остающуюся без ответа: если мозг будет жить вне тела, что произойдет с личностью? Или, как это формулировал сам Уайт, – можно ли пересадить человеческую душу ?

Работа доктора Уайта стала удивительным мостом, соединившим Америку и Россию в годы холодной войны, науку и человеческую душу, этику научного эксперимента и горячую надежду на спасение человека от неизбежного телесного угасания. История Уайта отсылает нас в прошлое, во времена оголтелого шовинизма, опасностей, тайн и шпионажа. Но тогда же заговорили о правах дотоле бесправных живых существ, будь то пациенты в безнадежной коме или лабораторные макаки. Это история о наших великих страхах, великих надеждах и удивительном изобретении, которое и сегодня спасает от верной смерти пациентов с больным сердцем и на диализе. Но самое главное – это история о долгом и удивительном пути от научной фантастики к научному факту.

20 декабря 1954 года с самого рассвета сыпал густой снег. В полдень Джозеф Мюррей, хирург из Гарвардской университетской клиники Бригама, стоял на кухне своего бостонского дома, собираясь готовить яичный пунш. Доктор Мюррей, обаятельный лысоватый мужчина, и его жена Бобби готовились к ежегодному рождественскому приему на 75 гостей, но не успел доктор разбить первое яйцо, как в коридоре зазвенел телефон. «Патанатомы звонят», – сообщила Бобби. Оба понимали, что это значит. Мюррей бросил венчик, накинул пальто, завел машину и вырулил со двора на обледенелую дорогу. В патологоанатомическом отделении клиники Бригама его ждал свежий труп.

Нечасто бывает, что хирург бросается на помощь к пациенту, который уже умер. Но Мюррея заботил не мертвец. Напротив, он думал о молодом матросе-пограничнике по имени Ричард Херрик, который лежал в клинике с последней стадией почечной недостаточности и уже испытывал приступы психоза, вызванного интоксикацией. Труп же был нужен Мюррею не как источник донорского материала – а сегодня, когда западная медицина успешно доказала способность продлевать жизнь пациентов заменой органов, мы предположили бы именно это. Но в 1954 году не существовало донорства тканей: еще не было сделано ни одной успешной пересадки органов. Еще не пришел час.

В доме Мюррея шумела рождественская вечеринка, а он весь вечер препарировал свежий труп. Сначала он аккуратно выделил и удалил почку, а затем выполнил все действия в обратном порядке и пришил ее на место . Для мертвого пациента это уже ничего не меняло, но три дня спустя эти часы, проведенные у операционного стола, должны будут выкупить у смерти еще живого пациента: хирург практиковался. 23 декабря Джозеф Мюррей с командой таких же отчаянных авантюристов подвергнет опасной операции Рональда Херрика, ветерана Корейской войны и родного брата умирающего Ричарда: медики решили удалить у Рональда одну почку и пересадить ее больному. Эта операция станет первой пересадкой органа и положит начало гонке трансплантологов. Если можно вживить пациенту почку другого человека, то нельзя ли и сердце? А легкое? У Роберта Уайта, студента-медика, стоявшего в операционной Мюррея, благодаря той операции зародилась великая и удивительная идея пересадки мозга .

Человеческий организм – беспорядочная и изменчивая структура из постоянно умирающих и вновь рождающихся клеток. Части составляют целое, и малейший сбой может вызвать опасную череду – клетки начнут отмирать одна за другой. Вот, например, легкие: они должны снабжать мозг кислородом, иначе он умрет. При этом мозг контролирует процесс дыхания. Без мозга нет дыхания, а без дыхания нет мозга. Такая же обоюдная зависимость существует всюду, вплоть до клеточного уровня. Умирая, мы умираем целиком , и до недавнего времени отказ любого органа, в сущности, означал приговор. Это не значит, что врачи не пробовали продлить жизнь, спасая пораженный орган: пробовали, но безуспешно.

К концу XIX столетия появление антисептиков, убивающих микробы, более чистых методов лечения ран и способов наложения более надежных и аккуратных швов заметно повысило шансы пациента на операционном столе. С надежной анестезией и серьезно сниженным риском инфекции хирурги теперь могли делать более глубокие разрезы, чем отваживались прежде. Иначе говоря, врачи научились не только рассекать внешнюю оболочку тела и удалять разросшиеся опухоли или отнимать конечности: умелый врач мог теперь чинить организм, собирать сложные переломы костей, а в серьезных случаях – и оперировать сами органы, скажем удалить лопнувший аппендикс или выполнить мастэктомию. Однако при всех успехах (сама ситуация печальная, но слово правильное) полное изъятие любого органа наносило организму необратимый вред. Врач мог удалить больной орган, причинявший страдания пациенту, но не мог вживить на его место здоровый, взятый у донора. Органы снабжаются кровью через густую сеть тончайших кровеносных сосудов, а если орган невозможно реваскуляризировать – то есть сшить разорванные сосуды, не допуская «протечек», – его нельзя и сохранить. И пока медики не преодолели это препятствие, трансплантология не могла развиваться. Как обычно и бывает в начале пути, первые попытки были грязными, жуткими и практически неизменно оканчивались провалом.

Французский хирург Алексис Каррель, лауреат Нобелевской премии, большинство операций проводил на животных, преимущественно на собаках. В 1894 году только благодаря опытам Карреля с шелковой лигатурой медики освоили реваскуляризацию: Каррель взял тончайшую нить и после серии уроков, взятых у вышивальщицы, научился сшивать сосуды такими мелкими стежками, что их едва можно было разглядеть невооруженным глазом [3] Nicholas L. Tilney, Transplant: From Myth to Reality (New Haven, CT: Yale University Press, 2003), 37. . Чтобы не проколоть сосуды, Каррель заворачивал их микроскопические концы, как манжеты рубашки, и сшивал края так, чтобы кровь соприкасалась только со стенками сосудов [4] Ann Rooney, The History of Medicine (New York: Rosen Publishing, 2012), 154. . Отработав эту методику, Каррель стал задумываться о пересадке собачьей почки. Он давно интересовался методами лечения почечных заболеваний: пациенты регулярно умирали от почечной недостаточности, и Каррель задумал эксперимент, который мог бы все изменить. В конце концов, можно отнять одну почку, не затрагивая другую. Поскольку почки, фильтруя токсины, производят урину, можно измерить ее отделение и легко понять, успешно ли прошла пересадка [5] Tilney, Transplant , 37. . Удаление выходило без проблем. Сложнее было вживить почку обратно.