Виктор Тополянский - Доктор Захарьин. Pro et contra

Невозможно даже предположить, почему этот невзрачный, тщеславный и довольно холодный человек взялся протежировать вчерашнему студенту. за истечением срока давности, как говорят юристы, невозможно также ответить на вопрос, почему Захарьин принёс свою благодарность не родителям, не учителям и даже не директору клиники, а трудолюбивому схоласту Полунину, совершенно лишённому, по словам Белоголового, «того священного огня», который всегда озаряет деятельность крупных учёных и педагогов. Не исключено, впрочем, что Захарьин просто заискивал перед Полуниным, поскольку тот пользовался безусловным влиянием в Совете университета, да ещё редактировал «Московский Врачебный Журнал».

2.2.Титульный лист докторской диссертации Г.А. Захарьина (1853).

Перевод напечатанного трактата на латинский язык затянулся на несколько месяцев, из-за чего публичная защита диссертации под названием «De puerperii morbis in genere atque de peritonitide puerperali in specie (О послеродовой болезни вообще и послеродовом перитоните в особенности)» состоялась только 5 июня 1854 года. 46 46 ЦГАМ, Ф.418. Оп.23. Д.629. Л.6. По миновании летних каникул Захарьин счёл полезным для будущей карьеры обзавестись ещё и другими дипломами и аттестатами.

После испытания его практической сноровки (судебно-медицинского исследования тела московского мещанина, который повесился в полицейском участке) он выдержал экзамены по судебной медицине, медицинской полиции и эпизоотическим болезням и 14 ноября 1854 года был удостоен звания уездного врача. 47 47 ЦГАМ, Ф.418. Оп.361. Д.71. Л.3–7. Через месяц он сдал экзамены по теоретической и практической хирургии (в частности, показал на трупе, как следует производить резекцию стопы, и вылущил атерому на лице пятилетнего ребёнка, помещённого в хирургическую факультетскую клинику) и 15 декабря того же 1854 года был утверждён в звании оператора. 48 48 ЦГАМ, Ф.418. Оп.361. Д.68. Л.2–5.

Проявленная Захарьиным несколько избыточная, на первый взгляд, поспешность в приобретении дополнительных врачебных сертификатов имела достаточно серьёзные основания. Дело в том, что должность ассистента в середине XIX века никто не воспринимал ни как пожизненную синекуру, ни как изнурительную трудовую вахту. Она не давала никому ни особых прав, ни преимуществ. Её рассматривали, пожалуй, как своеобразную пересадочную станцию между беспечной и, главное, безответственной студенческой юностью и хлопотливой, предприимчивой зрелостью, а предоставляли всего на два года, с тем чтобы за этот относительно небольшой отрезок времени молодой лекарь добавил к своим теоретическим познаниям определенные практические навыки, продемонстрировал, насколько он способен к преподаванию и самостоятельным научным изысканиям, или выбрал для себя какое-то иное поприще. Двухлетний срок службы ассистентом в клинике Овера истекал у Захарьина в конце 1854 года, и продлить его на несколько месяцев или хотя бы недель можно было лишь под каким-либо очень весомым предлогом.

Нарастающее беспокойство относительно своего будущего даже вынудило Захарьина 15 ноября 1854 года запросить копию своего формулярного списка, чтобы отослать её в Киев. 49 49 ЦГАМ, Ф.418. Оп.23. Д.501. Л.1. Там, в университете Святого Владимира, он надеялся, очевидно, занять место, соответствовавшее его претензиям, интересам и квалификации. Ответ из Киева пришёл, по всей вероятности, неутешительный, и тогда в судьбу Захарьина вмешался старший брат его матери – доктор медицины, статский советник Венедикт Гейман, служивший в Московском военном госпитале.

С кем встречался доктор Гейман, озабоченный неопределённостью положения своего племянника, в анналах Московского университета отражения не нашло. Тем не менее хлопоты его увенчались замечательным успехом. Крайне желательную отсрочку неумолимо надвигавшегося увольнения Захарьин получил 25 января 1855 года. В тот день помощник попечителя Московского учебного округа направил ректору Московского университета неожиданное сообщение: « Начальник всех пехотных резервов и запасных войск Армии уведомил Г [ осподина ] Московского Военного Генерал-Губернатора, что по недостатку врачей в запасной дивизии 6-го Пехотного Корпуса изъявил желание принять на себя пользование нижних чинов Ассистент Императорского Московского Университета Доктор Медицины Захарьин. <���…. К прикомандированию Захарьина к запасной дивизии 6-го Пехотного Корпуса препятствий не имеется, если прикомандирование это не будет препятствием ему в исполнении обязанностей по должности ассистента ». 50 50 ЦГАМ, Ф.418. Оп.24. Д.39. Л.1–2.

Нестандартный манёвр доктора Геймана какой-то старательный чиновник зафиксировал потом в формулярном списке Захарьина: « Был по собственному желанию прикомандирован, по случаю тифозной эпидемии, к лазарету запасной бригады 17-й пехотной дивизии для пользования заболевших воинских чинов с 25 января по 3 мая 1855 года. во всё время исправлял должность с усердием и ревностию, в удостоверение чего и выдано ему командующим означенною бригадою генерал-майором Лобком от 10 мая 1855 года за №4393 свидетельство ». 51 51 ЦГАМ, Ф.459. Оп.17. Д.116. Л.223.

Ещё в 1839 году маркиз де Кюстин подметил: « В России ничто не называется точным словом; любое сообщение здесь – обман, которого следует тщательно остерегаться ». 52 52 Кюстин А. де. Россия в 1839 году. М., 1996. Т.2. С.258. У каждого умудрённого долгой службой российского чиновника, тем более у многоопытного университетского начальства, этот тезис никаких сомнений не вызывал. Раз сам начальник всех пехотных резервов и запасных войск Армии лично обратился к московскому военному генерал-губернатору по столь ничтожному поводу, как временное трудоустройство молодого ассистента университетской клиники, значит, оный до сих пор себя ничем особенным не проявивший врач обзавёлся весьма влиятельным покровителем.

2.3.Главный доктор Московского военного госпиталя В.В. Пеликан.

Относительно родственных отношений Захарьина университетская администрация обладала сведениями вполне достаточными, чтобы вычислить, кто именно и перед кем мог ходатайствовать за ожидавшего увольнения ассистента факультетской клиники. Прочными и многочисленными связями в закрытом для посторонних военном ведомстве обладал один лишь сердобольный доктор Венедикт Гейман, питавший симпатию к одарённому племяннику. Вполне возможно, что Венедикт Гейман позволил себе обеспокоить настойчивыми хлопотами мужа своей старшей сестры, тогда ещё генерал-лейтенанта Патона, назначенного с 1853 года «присутствовать в Сенате с оставлением по армии». Но запросто обратиться к начальнику всех пехотных резервов и запасных войск Армии только ради того, чтобы помочь безвестному московскому лекарю, – на такое был способен лишь один давний знакомый доктора Геймана, тайный советник Венцеслав Пеликан.