Андерс Фомсгорд - Вирусы. Откуда они берутся, как передаются людям и что может защитить от них

Профессор Ченнок оказался очень симпатичным и профессиональным руководителем отделения Национальных институтов здравоохранения, где мне предстояло работать, а именно – Национального института аллергии и инфекционных заболеваний (НИАИЗ).

– Про вас ходят слухи как про изобретательного исследователя с кучей замечательных идей, а это именно то, что нам нужно для борьбы с ВИЧ и СПИДом, – сказал Ченнок, приведя меня в лабораторию. Переговорив с парой сотрудников, он передал меня в их надежные руки.

Мой будущий начальник, глава лаборатории инфекционных заболеваний при НИАИЗ доктор Фил Джонсон, был примерно моего возраста. Я сразу познакомился с двумя другими учеными: ветеринаром Ванессой и молекулярным биологом Бобом. Фил был уже наполовину лысым, он то и дело беспокойно и застенчиво отводил умный, чуть насмешливый, проницательный взгляд, хотя самомнения ему явно было не занимать. Я сразу понял, что личное общение между нами будет натянутым, зато в профессиональном плане мы наверняка сработаемся. И действительно, почти сразу он взялся демонстрировать мне технологию, которую их лаборатория применяла для определения последовательностей генов в полученных вирусах. Начальник вручил мне целую стопку свежих лабораторных протоколов, которые я должен был внимательно изучить, и познакомил с теоретической основой предстоящих нам экспериментов, изложенной на доске в коридоре. Мы наткнулись на пару лаборантов мужского пола – именно этого, потому что мужчины не беременеют и, соответственно, не уходят в декрет на целых две недели. Такая «роскошь» была доступна в то время в США только женщинам вплоть до того момента, как в 1993 году отпуск по уходу за новорожденным продлили до 12 недель. Один из лаборантов по имени Джордж, завидев Фила, радостно поприветствовал его:

– Доброе утро, мистер Джонсон!

Его слова прозвучали забавно и заискивающе одновременно. Фил посмотрел на Джорджа и ядовито прошипел:

– Доктор Джонсон, болван!

Джордж ничуть не обиделся и отреагировал на оскорбление моментально:

– Мистер Болван к вашим услугам!

Улыбнувшись, Джордж пошел дальше. Это они тут так шутят?

Фил показал мне, как выдавливать узкую полоску геля, применяемого для секвенирования ДНК [14] Секвенирование ДНК и РНК – определение их аминокислотной или нуклеотидной последовательности. , который должен быстро затвердеть между стеклянными пластинами размером 50 на 80 сантиметров. Это была непростая процедура. Он объяснил, что поверхность должна быть идеально чистой, чтобы избежать попадания между ними малейших воздушных пузырьков. После трех попыток, сопровождавшихся бессчетным количеством ругательств, мы наконец выдавили нужное количество вещества и приготовились перенести из пипетки на слой геля, помещенного на специальный электронагреватель, несколько микролитров радиоактивно меченных образцов ДНК. Процесс секвенирования занимает несколько часов. Образцы должны пройти сквозь слой геля, после чего на рентгеновской пленке можно будет разглядеть радиоактивные точки и по ним прочитать последовательность генов в клетке. У нас с лаборантом Крисом было время пообедать.

Коллега расспрашивал о моем образовании и жизни в Дании. Он воспринял меня как веселого парня и никак не мог привыкнуть к тому, что я вообще-то врач. Крис объяснил мне, что американские медики – солидные люди, окруженные глубоким почтением. Поскольку он не имел представления о Хусуме, я ограничился объяснением, что креативность и чувство юмора являются важными составляющими науки общения и помогают выудить из больных существенные детали, а пациенты бывают очень разные.

Он вдруг поднялся с места со словами:

– Пойду подгоню АэС, – и принес себе еще попить.

– Подгоню АэС, – повторил я. – Что это?

Крис любезно объяснил, что АэС – это кратко «апельсиновый сок». Он просто не напился одним стаканом и принес еще. Ах, ну да, они сокращают все, что только можно, и рассчитывают, что собеседник по контексту догадается, что имеется в виду. Видимо, американский английский – особый язык, которому мне предстояло обучиться.

В лаборатории мы с Филом продолжили возиться с гелем. Близилась кульминация: он готовился аккуратно отделить друг от друга стеклянные пластины, не повредив достаточно большой по площади, но очень тонкий слой теплого радиоактивного геля. В итоге вышло так, что он снялся вместе с одной из пластин лишь частично, а половина осталась на второй. Лицо Фила стало свекольного цвета, и он взревел:

– А, черт, зараза, дерьмо, проклятие… – и, разломив стекла в попытке окончательно разъединить их, нервно соскреб гель пальцами, а затем с яростью швырнул ошметки в стену. – Смегма ублюдская! – завершил он поток ругани. Я был впечатлен.

Судя по всему, он был не только исследователем, но и практикующим врачом. Около часа мы по крупицам соскабливали радиоактивный гель с пола и стен. Джордж и Крис, не в состоянии сдержать истерический хохот, вынуждены были удалиться на улицу.

В последующие дни я продолжал учиться секвенировать гены вирусов, много читал и вникал в детали предстоящей работы. В лаборатории мы часто беседовали с Филом и Ванессой. Однажды они рассказали мне, что в начале 80-х годов было обнаружено загадочное заболевание, распространившееся среди обезьян в двух Региональных исследовательских центрах изучения приматов – в Ново-Английском в Бостоне и Джеркиз в Атланте. Болезнь в точности повторяла человеческий СПИД. В 1985 году в обоих учреждениях был выделен возбудитель болезни у азиатских обезьян – им оказался ретровирус, получивший название обезьяний Т-лимфотропный вирус третьего типа (STLV–III). Но случилось так, что французы, будь они неладны, обнаружили ВИЧ, вирус иммунодефицита человека, и по аналогии с HIV (ВИЧ) американцам пришлось переименовать STLV–III в SIV (Simian Immunodeficiency Virus, так как Simian означает по-английски «обезьянообразные», по-русски ВИО, вирус иммунодефицита обезьян). Исследователи установили, что, хотя многие африканские обезьяны являлись носителями ВИО, они не болели СПИДом, а вот у азиатских обезьян, напротив, проявлялась характерная для заболевания симптоматика после инфицирования от африканских сородичей. Никто не мог понять, откуда взялся ВИО, до тех пор пока Ванесса не секвенировала вирусы, выделенные у ее подопечных, а также у диких обезьян, обитающих в Сьерра-Леоне, и не обнаружила, что ВИО в значительной степени схож с западноафриканским ВИЧ второго типа.

– ВИЧ второго типа? – переспросил я, перекосив лицо и дернув плечом, тем самым давая понять, что ни о чем таком понятия не имею. Я даже не предполагал, что существует больше одного типа вируса. Тогда мои собеседники рассказали, что ВИЧ второго типа встречается только в Западной Африке (например, в Гвинее-Бисау) и что он не такой опасный, как первый тип, распространившийся далеко за пределы континента. Люди впервые заразились ВИЧ-2 от дымчатых мангобеев, обезьян, проживающих в том регионе. Большое количество этих приматов являются носителями вируса, но сами не болеют. Они адаптировались к ВИО за много тысячелетий. Когда патоген пересекает видовой барьер и попадает в организм человека или азиатских приматов, которые прежде никогда не сталкивались с ним, происходит инфицирование, провоцирующее развитие СПИДа. У жителей Западной Африки обнаружено восемь подтипов ВИЧ-2, а значит, ВИО не менее восьми раз передавался от мангобеев людям, заражая их вирусом второго типа. С помощью генетического анализа Ванесса подсчитала, что, видимо, последнее инфицирование произошло всего лет 25 назад, а Фил отметил, что этих заражений будет еще немало. Он протянул мне внушительную папку.