Эмиль Ахундов - Без права на ошибку. Как на самом деле работают нейрохирурги

© Ахундов Э., 2020

© ООО «Издательство АСТ», 2020

Большинство людей уверены, что медицина – скука смертная: таблетки, капельницы и запах хлорки. И это одно из самых сильных заблуждений, которые можно придумать. Поверьте, мало что может сравниться с радостными мгновениями, когда ты выходишь из операционной и понимаешь, что теперь качество жизни твоего пациента значительно улучшится. А зачастую речь идет о спасении жизни! Кроме того, человеческий организм умеет подкинуть задачки, так что не соскучишься.

Почему я так уверенно об этом говорю? Потому что сам я уже несколько лет работаю нейрохирургом и за все эти годы ни разу не пожалел о своем выборе. Люди по-разному приходят в профессию. Я о медицине не мечтал, впрочем, к другим специальностям особой тяги у меня тоже не было, поэтому решил стать врачом, как моя мама. Поступив в университет, я «заболел» кардиохирургией. Но первая любовь быстро растаяла, и уже на втором курсе я точно знал, что буду нейрохирургом.

Как выглядит нейрохирург? В большинстве случаев представляется киношный образ – из операционной выходит доктор, на ходу снимает маску, вытирает пот со лба и говорит что-то воодушевляющее вроде: «Мы сделали все, что смогли». Но что происходит за кадром сериалов или фильмов о врачах, почти всегда скрыто от наших глаз.

Я не великий нейрохирург, а обычный врач больницы скорой помощи. Однажды я понял, что хочу приоткрыть завесу тайны над работой врача-нейрохирурга. Проработав пять лет в области нейрохирургии, я завел канал на YouTube, чтобы как можно больше людей могли познакомиться с реальной медициной и жизнью нейрохирурга.

Что делают нейрохирурги? Как они живут, работают и что чувствуют? Зачем проводить операцию, если совсем нет шансов на спасение? Или как выбрать, кого надо оперировать, а кого нет? Можно ли оперировать родственников? Можно ли не выгореть, если каждый день встречаешься со смертью лицом к лицу? Что такое нейрохирургия в целом и что значит быть врачом-нейрохирургом? В этой книге вы найдете ответы на все эти вопросы.

Меня часто спрашивают, почему именно нейрохирургия? Мне нравилось в детстве штопать и зашивать мишек и зайчиков, но тогда я, конечно, не думал о том, что это станет делом моей жизни. Поступив в университет, я весь первый курс бредил кардиохирургией, изучал сердце, мне казалось, что интереснее профессии быть не может. Но в 2008 году я посмотрел фильм о Наталье Бехтеревой, практически всю свою жизнь посвятившей исследованиям мозга и сделавшей немало интересных открытий. И тогда я понял, что наконец-таки нашел то, чем хочу заниматься больше всего.

Окончательно определившись со своими профессиональными интересами, со второго курса я начал планомерно двигаться к своей цели: дежурил в отделении, ходил хвостом за врачами, подметал, помогал, писал, потом начал ассистировать на операциях, и где-то на четвертом-пятом курсе мне доверили самому сделать операцию – трепанацию черепа (чуть позже расскажу о своей первой операции подробнее). После шестого курса я поступил в ординатуру, отучился в Москве два года под руководством крутых кураторов. Руками там мало что дают делать, зато есть возможность посмотреть, как делают серьезные операции классные специалисты.

После окончания ординатуры я вернулся в Волгоград. Здесь живут мои родственники, я хорошо знаком с отделением, а самое главное – здесь у меня огромное поле для развития. А по-настоящему классный специалист должен постоянно развиваться. Помните Алису в Стране чудес: «Нужно бежать со всех ног, чтобы только оставаться на месте, а чтобы куда-то попасть, надо бежать как минимум вдвое быстрее!»? Так и нейрохирургу, чтобы не отставать от ритма жизни, нужно все время учиться. Потому что каждый день появляются новые микроскопы, новые томографы, новые системы навигации, новые эндоскопические стойки, аппараты и приборы. Везде нужно успеть узнать, что к чему.

Это был один из первых спусков в приемное отделение, я только-только начал дежурить в больнице. Не знаю почему, но, по-моему, «спуск» звучит очень романтично и художественно. Спуск – потому что наше отделение находится на седьмом этаже, а приемный покой – всегда на первом, хотя «покоем» это отделение можно назвать с большой натяжкой. Спускались мы на первый этаж на лифте. И это было похоже на спуск шахтеров в забой. Во время моей учебы шахтеры уже не бастовали, стуча касками по брусчатке Красной площади. А врачи… врачи в нашей стране никогда не бастовали, даже перед смертью Сталина, когда лучших из них увезли на черных «воронках».

Уже на втором курсе университета я понял, что люди работают в больнице не для заработка, а для чего-то большего. Правда, я не пытаюсь интриговать на ровном месте. Я и сейчас не знаю. И, наверное, никто точно из нас, врачей, не скажет, почему они продолжают врачевать. Заработать можно гораздо больше, будучи блогером вроде меня, но почувствовать цель пребывания в качестве врача на этой планете может только врач. Почувствовать, но не сказать. Я не могу подобрать слов для описания этого чувства, но, скорее всего, это из-за моего скудного лексического запаса. Вместо него полки памяти у врачей забиты латинской терминологией.

Про шахтеров я вспомнил еще и потому, что на мониторе одного из врачей на рабочем столе висел демотиватор с фотографией шахтеров, измазанных грязью, с кирками и надписью: «Расскажи им, как ты устал на работе». Сейчас демотиваторы называются мемами, а эта фраза теперь сопровождается фотографией врачей. Нынче мы популярнее шахтеров.

Тогда, на втором курсе, из всех хирургических навыков я владел лишь одним – глазеть на то, как работают другие. И хотя пользы окружающим это давало мало, для меня это было безусловно лучшей учебой. Глаза и уши пытались уловить все детали. И интонацию в вопросе врача или медсестры, и то, как разрезалась окровавленная одежда, как врачи пальпировали область переломов, в то время как пациент корчился от боли. Но все сразу запомнить было невозможно, поэтому уже через пять минут мозг затуманивался и выхватывал лишь отдельные слова и фразы, которые были загуглены на следующий день, если мне удавалось их вспомнить. Но тот случай мне запомнился надолго. Может быть, из-за ярко-алого цвета трусиков этой милой девушки, сливающегося с такого же цвета кровью, которой, надо сказать, было немного.