Лина Климаника - Исповедь медпреда

За невеселыми мыслями она не заметила, как дошла – нужный подъезд, второй этаж. Маринка не любила улицу Комлева – на первом курсе она опоздала на лекцию – выросшая в маленьком военном городке, с всего лишь тридцатилетней историей улиц, не ожидала, что в старой Казани застройка сплошная – чтобы не было ветров на холмах, промежутков между домами и дворами нет. Она свернула не на ту улицу, и собиралась просто вернуться через ближайший двор… «Опоздание десять минут, – серые глаза Лябиум смотрели довольно холодно. Тонкий носик был презрительно сморщен, – можете не проходить на занятие, придется отработать». Маринка вздохнула, но спорить не стала – бесполезно. Любви к городу это не прибавило. «Вот окончу институт, получу диплом и сразу же уеду – даже на выпускной не останусь», – в который раз уже подумала она.

Улица Комлева и с фасадов зданий выглядела довольно убого. «Долой трущобы!», «Снести развалины!» – эти и менее оптимистичные «Ванька – козел» и «Серковы – ведьмы» украшали деревянные старокрашенные доски. Тем не менее во дворах одно и двуэтажных зданий было еще безысходнее. Весеннее солнышко не могло ни расцветить слежавшиеся кучи мусора около непонятного предназначения ржавых бочков ни уничтожить запах мочи и чего покрепче из туалета, покосившегося в сторону дома, к которому вела пока еще не растаявшая натоптанная ледяная дорожка.

Да-а, и изнутри такой же, без попыток хозяев приукрасить действительность, старый дом, стойкий запах кошачьей мочи, сумрак, пыльные подъездные окна, обитая непонятно-серым материалом дверь… Открыла женщина неопределенного возраста, одетая в халат и поверх – растянутую коричневую кофту. В квартире тоже было пыльно и неряшливо. Деревянные полы, старая мебель, выцветшие занавески, бардак, газеты на полу, казалось, были одного возраста с мебелью. «Проходите – проходите, не разувайтесь, вот он, ему же в армию нельзя, ну как он там будет?» Не очень ориентируясь в происходящем, Марина все же прошла в указанном направлении к разложенному дивану, на котором без простыни, но на подушке с несвежей наволочкой лежал то ли парень, то ли уже пожилой мужчина. Наклонившись, Марина рассмотрела – парень, но с сильно помятым лицом, редкими, нечесаными волосами, желтушной кожей, и расширенными, почти без радужки, зрачками. Марина оттянула веко – склеры желтушные, взгляд расфокусирован. Печень плюс два, край закруглен, умеренно болезненный. Живот мягкий, безболезненный, Пастернацкий отрицательный, моча темная, кал светлый, вот уже пять дней, – привычно застрочила она в карточке. Задрала рукав порванной рубашки. Как и ожидалось, вены локтевого сгиба склерозированы, на кисти также следы многочисленных инъекций. «Ну так как? Как он в армию?», – опять спросила по-видимому, мать парня. «Вот Вам направление в первую инфекционную, на Достоевского. Сами доедете?» – «Нет, доктор, миленькая. Куда он сам?», – запричитала женщина. «Хорошо-хорошо, не волнуйтесь, телефон есть?» «Да, сюда, пожалуйста». «Алло, скорая? Вторая поликлиника, седьмой участок, врач Мишина… средней тяжести, ближе к тяжелому… ВГВ под вопросом… Комлева, 17-23… 30 минут?… Спасибо…Номер госпитализации?…А извещения?…Ага.» Марина повесила трубку, вздохнула, отодвигая три сотни, протянутые ей в прихожей и вышла, наконец, на улицу, торопясь в детский садик… Уже у дома Марина вспомнила, что к ужину надо хлеб, и, держа дочку за руку, повернула в магазин. У витрины ее маленькая, всегда скромная, никогда ничего не клянчившая Дашка, вдруг сказала, указывая на новый чупа-чупс в яркой красной обертке: «Мамотька, купи, позалуйста, кофетку!», – она старательно выговорила слова, подняла голову и просительно посмотрела снизу вверх на Марину. Продавщица умилилась, глядя на большие Дашкины глаза и смешные русые хвостики. «Я буду себя очень хорошо вести», – чувствуя Маринино замешательство, поспешно добавила она. Марине не надо было заглядывать в кошелек, она и так знала – там оставалось ровно 15 рублей на половинку черного или на чупа-чупс. А до зарплаты оставалось еще два дня. Марина и готовила, покупая продукты спозаранку с колхозных машин – так дешевле, и считала каждую копейку, но на зарплату врача и инженера ведь не разгуляешься..

В тот самый год, когда Марина получила красный врачебный диплом, вышло постановление правительства, которое гласило о невозможности работать лицам с врачебным дипломом на ставках с более низкой квалификацией. «Переходи на врачебную ставку, в день», – уговаривала ее начальница, Элеонора Викторовна, но Марину не смогла уговорить даже главный врач, которую она очень уважала: «Нет,– сказала ей, – днем я буду лечить людей, я для этого мединститут закончила. Не хочу бумажки перебирать». Да и платили по дневной ставке врачу дезстанции в три раза меньше, чем помощнику врача – эпидемиолога. То есть столько, сколько сейчас Марина и получала, работая врачом – инфекционистом. И не было больше вещевых премий: мешков сахара, муки, теплых пледов, которые нет-нет да и выдавались Марине и другим работникам стараниями строгой, но справедливой главврача.

Стряхнув тяжелые мысли, Марина наклонилась к дочке и виновато шепнула: «Прости, солнышко, сегодня у нас только на хлебушек. Вот скоро мама получит зарплату и накупит тебе «касеток». Торопливо купила хлеб, и, не глядя на продавщицу, опять взяла ручку грустной, притихшей Дашки и они вышли…

Эпизод 4. Мадина.

2002. февраль. Равия Газовна отодвинула овсяную кашку в фарфоровой тарелке поглубже, к середине стола, и строго сказала трехлетнему Ильдарику: «Не вертись!» Ее дочь, Мадина, участковый терапевт, на хорошем счету, с перспективой стать заведующей терапевтического отделения, опять задерживалась на работе. Равия Гаязовна, заслуженный врач РТ, кардиолог, еще работающий, понимала дочь, и, в душе, не осуждала ее за частые задержки. Но, считала она, детей надо воспитывать строго. И это правило распространялось не только на трехлетнего Ильдара, но и на тридцати двухлетнюю Мадину. Дверь хлопнула и на пороге появилась дочь с пакетом продуктов. «Мама!», – громко закричал Ильдарик, выбежал в прихожую и бросился ей на шею. «Кашлял?», – спросила скорее у бабушки, Мадина. «Да, и задыхался» – «А я ингалятор купила». Она очень осторожно достала квадратное устройство. «Дорогое», – полуспросила – полувздохнула Равия Гаязовна. «Папа оплатил», – отшутилась Мадина. Папа вот уже пять лет был региональным менеджером, РМ, крупной западной компании. Первое время Мадина радовалась и заработку супруга и блестящей черной иномарке и появившемуся дома компьютеру. К компьютеру Мадина в отсутствие мужа подходить не решалась, но, когда он работал за ним, потихоньку присаживалась неподалеку – училась. Беда началась как-то незаметно: муж стал сначала отсылать Мадину к ребенку или на кухню, не давая ей наблюдать за его работой, а, потом, если она быстро возвращалась, стал раздражаться и прикрикивать. «Устает», – думала Мадина. Она терпела его холодность, упреки, жалела. А он относился к этому как к чему –то само-собой разумеющемуся… Был очередной обычный тренинг в Москве. Необычной стала его задержка на субботу и воскресенье после тренинга, а в понедельник, когда он приехал, все прояснилось. Мадина вечером принесла чай с губадьей мужу к компьютеру и на экране увидела письмо: «Русланчик, скучаю очень. Милый, твои горячие поцелуи греют меня в холодной Москве»… Письмо было длинное, но Мадина не стала дочитывать, поставила поднос и прошла в соседнюю комнату. Чемодан мужа был еще не разобран после тренинга. Мадина достала еще один, побольше. Покидала туда рубашки, галстуки, два новых, купленных с последней зарплаты, костюма. Огляделась. На шкафу стоял покрывшийся легким слоем пыли кубок мужа с прошлого тренинга: «Лучшему региону по итогам 2001 года». Мадина подпрыгнула, ухватила кубок, но при этом задела их семейную фотографию на подставке, та упала, ударилась о край прикроватной тумбочки и разбилась. На шум заглянул Руслан. Оценил картину и спросил: «Ты уверена?», – Мадина кивнула. Слезы стояли у горла, реветь она не собиралась, поэтому говорить не хотелось. Руслан еще раз, уже как на чужую, оценивающе посмотрел на нее: тоненькая, светлые короткие взъерошенные волосы, «как одуванчик»,– подумалось ему. Прибежал и светловолосый, растрепанный Ильдарик, зацепился за ее ногу и, засунув палец в рот, насупившись, посмотрел на отца. «Копия – мать», подумал Руслан и решился: подхватил оба чемодана и вышел. Уже в прихожей он обернулся и зло бросил: «Ты без меня пропадешь, терапеоид. Что ты без меня сможешь?» дверь хлопнула, а Мадина вскинула подбородок, подхватила сына и потащила на кухню: « Пойдем с бабой чай пить!» «С пирожными?», – обрадовался Ильдар, – «С пирожными», – радуясь его радости и его пока такому непонятливому возрасту, откликнулась Мадина, вытирая плечом мокрые щеки. Как там, у Ахмадулиной?: