Яков Цивьян - Мастерская хирурга

Все остальные ученики того первого, «сбора» тоже выросли, защитились и разлетелись по разным весям. Пришли новые. А затем еще, и еще, и еще. Это закономерно, это свидетельство роста людей. Многие из них заведуют кафедрами, отделами, стали доцентами. Это приятно мне — руководителю. О некоторых грущу и по сию пору.

Мы развернули в клинике интенсивную работу. К нам потянулись больные люди, которые нигде не могли найти себе лечебного пристанища. Я много оперировал, отрабатывал технику известных операций на позвоночнике. Хорошо освоив операцию, я обучал ее технике своих помощников и брался за новую. Так довольно быстро были освоены все известные операции на позвоночнике, которые проводились в различных клиниках мира. А больные все поступали и поступали. Появились больные, для которых в арсенале известных для лечения болезней позвоночника операций нечего было подобрать, так как их не лечили активно, а наблюдали «в динамике» — пассивно и длительно, отправляли на курорты, назначали корсеты. Жизнь подвела меня к необходимости разрабатывать новые операции, новые вмешательства на позвоночнике, новые тактические приемы, менять привычное отношение к оперативным методам и лечить те болезни позвоночника, которые испокон веков операциями не лечились. Много времени и сил, труда и энергии, умственной и физической, тратил я тогда.

Жизнь столкнула меня с девочкой-подростком Таней, с врожденным горбом, возникшим из-за того, что тела позвонков не разделились на отдельные сегменты, как в нормальном позвоночнике, а представлялись единой костной колонной, единым дугообразно изогнутым костным конгломератом. Все известные к тому времени методы и способы исправления горбов оказались непригодными для болезни, которой страдала Таня. В думах о том, как ей помочь, родился новый способ исправления горбов в виде сегментарной вертебротомии, который в последующем стал составной частью многих операций, разработанных мною. Это была не просто новая операция, это был новый принцип исправления горбов.

Горб — кифоз, как известно, — искривление позвоночника в передне-заднем направлении. Если посмотреть на такой позвоночник сбоку, отчетливо обозначается более укороченная передняя его поверхность и более удлиненная по сравнению с ней задняя. Все существующие методы исправления горбов были основаны на укорочении задней — более длинной — стороны искривленного позвоночника. Достигалось это путем образования клиновидного дефекта в задних структурах позвоночника и за счет сближения краев этого дефекта — уравновешивания величины передней и задней сторон.

К лечению той болезни, с которой пришла ко мне Таня, такой метод исправления горба был неприменим из-за отсутствия подвижности между телами отдельных позвонков вследствие несостоявшейся на ранних этапах их дифференцировки на отдельные сегменты, того состояния, которое в нашей науке носит название переднего неполного врожденного блока позвонков. Мне пришла в голову идея новой операции, заключавшаяся в том, что следует вместо укорочения более длинной стороны искривленного позвоночника удлинять более короткий передний отдел его.

У Тани был искривлен грудной отдел позвоночника. Вскрыв грудную клетку, я рассек плевру, покрывавшую тела позвонков, и обнажил их, слившиеся воедино. Тщательно выделил, перевязал и рассек сегментарные кровеносные сосуды, расположенные на передней поверхности тел позвонков. От боковой поверхности позвоночника я отодвинул грудную аорту и защитил ее широкими металлическими лопатками. Затем тонким и острым костным долотом в направлении справа налево на семи уровнях я рассек блокированный передний отдел позвоночника на отдельные сегменты, чем достиг подвижности между каждым из них. Эту операцию я назвал «сегментарной вертебротомией», так как позвоночник рассекался на отдельные сегменты. Операция прошла без осложнений, и Таня хорошо справилась с ней. Для исправления горба проделанного было мало. Нужно было удержать позвоночник Тани в положении разгибания за счет подвижности между отдельными его сегментами до тех пор, пока между ними не наступит прочного костного сращения. В те времена никаких приспособлений для этих целей у меня не было.

Назавтра после операции я уложил Таню на матерчатый гамак так, что вершина бывшего горба приходилась на его середину. Концы гамака были прикреплены к тросам с грузами, переброшенными через блоки. Эти грузы и должны были распрямлять позвоночник. Исправление было достигнуто, и Танин позвоночник стал прямым. Радости моей предела не было. Однако очень скоро ей — моей радости — пришел конец. Таня стала температурить, а состояние ее ухудшаться. Искал воспалительный процесс в легких. Не нашел. Искал гнойное воспаление в ране — не нашел. А Тане становилось все тяжелее и тяжелее. Лишь на шестой день я обнаружил причину.

Задняя часть операционного разреза оказалась сдавленной гамаком, который из-за тяги груза плотно прижимался к туловищу Тани. Кожа выдерживала это давление и внешне не изменялась. А вот глубже лежащие мышцы от сильного давления гамаком лишились притока крови, омертвели. Это и привело к тяжелейшему состоянию, которое было устранено открытием операционной раны, разведением ее краев и иссечением омертвевших мышц. За отсутствие у меня опыта в послеоперационном ведении таких больных Таня поплатилась тяжелым осложнением, а я многими днями забот, тревог и переживаний. Ведь это было не просто осложнение, а осложнение после впервые осуществленной новой операции. К счастью, все закончилось благополучно, и Таня поправилась.

Накапливался опыт, накапливались знания по оперативному лечению болезней и повреждений позвоночника.

Вскоре с докладом об операциях на позвоночнике я был приглашен на ученый совет Центрального института травматологии и ортопедии в Москве. Я исчерпал отпущенные мне сорок минут для доклада и стал завершать его. Аудитория потребовала продолжения. Так повторялось еще дважды. Я говорил более двух часов. Старожилы ЦИТО говорили, что такое случилось впервые в истории института. Это означало, что клиника добилась значительных успехов на путях хирургии позвоночника и заговорила о себе в полный голос. Полный сил и энергии, с радостными надеждами я вернулся в клинику и с еще большим энтузиазмом взялся за продолжение своей работы.

Я много работал и заставлял работать своих помощников. Абсолютное большинство восприняло это как должное, а некоторые не выдерживали. Расплатой за нежелание работать был уход из клиники.

Иначе поступить я не мог. И вот почему.

В обычных клиниках ортопедии и травматологии, где основные оперативные вмешательства производятся на костях и суставах ног и рук, относительно редки случаи гибели пациентов от этих методов лечения. При тех же операциях, которые применяем мы, вертебрологи, всякий раз стоит вопрос о жизни и смерти нашего подопечного. В этой ситуации не должно и не может быть компромиссов и скидок, и простить невнимание к больному, а тем более неполноценную работу или нежелание работать, совершенно недопустимо. В клинике оставались только те, в ком я был уверен, кто действительно хотел работать, кто работать мог. Этими людьми я очень дорожил, оберегал их и всячески содействовал их росту как профессиональному, так и научному. Это делаю и сейчас. Это стало одним из постулатов в клинике.