Яков Цивьян - Мастерская хирурга

Второе — это вера во «всесилие» клиники. От одного больного к другому распространяются правда и небылицы о возможностях клиники, и во многих сотнях писем, которые я получаю повседневно, больные говорят, что моя клиника — их последняя надежда.

Третье — тяжелому больному, нуждающемуся в нашем лечении, попасть в клинику несложно. Условие одно: если в клинике имеется реальная возможность помочь ему. И это знают люди. И это, видимо, имеет определенное значение в их решимости подвергнуться оперативному лечению.

Ну, а все же операция — событие в жизни человека! Событие не ординарное, не повседневное. Событие с неизвестным исходом. При всей готовности подвергнуться оперативному лечению каждый разумный человек, идущий на такое лечение, испытывает тревогу, может быть, не столько за себя, сколько за своих близких, родных. Эта тревога естественна и понятна. Многие находят в себе силы не показать тревоги. Но она всегда существует, это несомненно. Я не знаю человека, душа которого бы не дрогнула в преддверии операционной. Да это и понятно!

Я уже неоднократно писал о психологии операции, но не могу не повторить. Столь важен и значителен этот вопрос, что вольно или невольно я возвращаюсь к нему перед каждой операцией.

В моей специальности используются различные методы воздействия на болезнь. Но все же самым действенным из них, особенно в области большой ортопедической хирургии, к которой в первую очередь относятся оперативные вмешательства по поводу заболеваний и повреждений позвоночника, является хирургическая операция.

На операции сходятся двое — пациент и врач-хирург.

У пациента операция всегда связана с чувством страха. Мне кажется это естественным. Уж слишком противоестественно и необычно оперативное вмешательство для человека, сталкивающегося с такой необходимостью впервые и до этого бывшего совершенно здоровым. Да и длительно болеющие люди далеко не просто соглашаются подвергнуться оперативному вмешательству.

Думаю, не ошибусь, если скажу, что операция связана с подобием чувства страха и у врача. Видимо, следует оговориться и уточнить — у мыслящего врача. Может быть, чувство и не полностью соответствует слову «страх», но, несомненно, близко к нему. Во всяком случае, меня перед каждой операцией охватывает чувство беспокойства, мною овладевают раздумье и бессонница. В эти часы ночного бодрствования перед мысленным взором один за другим последовательно проходят кадры предстоящей операции.

В моем представлении вообще любая операция на любом больном органе — сложная, трудная и ответственная деятельность. Среди всех оперативных вмешательств несколько особняком стоят операции на позвоночнике.

Операции на позвоночнике, несмотря на все достижения медицинской науки и хирургии, достижения прошлые и последних лет, все еще остаются уделом небольшого числа клиник. Видимо, объясняется это тем, что такие оперативные вмешательства относятся к операциям повышенного хирургического риска.

Любая операция связана с определенным, вполне реальным риском возникновения разнообразных осложнений с самыми различными последствиями для оперируемого, вплоть до трагического исхода на операционном столе. Не настолько еще совершенны наши знания, не располагаем мы пока абсолютно надежными методами и способами предотвращения случайностей и просто несчастных случаев, могущих возникнуть и порой возникающих в процессе оперативного вмешательства. Пусть этот риск исчисляется мизерными цифрами — десятыми, сотыми или тысячными долями процента. Пусть реальность этих осложнений и плохих, порой трагических исходов невелика. Но она реальна. Она существует. И когда эта трагедия коснется конкретного человека, его дома, его близких, тогда забудется, что это тысячная доля процента! Да и кого будут интересовать эти цифры?!

В профессии хирурга имеется парадокс. Хотя намерения врача-хирурга, оперирующего больного, всегда самые лучшие и направлены на его выздоровление, они небезопасны для пациента. Этот парадокс своей профессии я ощущаю всегда очень обостренно. Я твердо убежден в том, что не существует хирурга, который бы с недобрыми намерениями оперировал больного человека. Такого быть не может! И, несмотря на самые добрые намерения и стремления, своими действиями хирург ставит пациента на ту грань, которая отделяет жизнь от смерти, бытие от небытия. До чего же это алогично и несправедливо! Чтобы излечить больного, хирург обязан подвергнуть его жизнь риску, и порой весьма высокому! Невероятно, но это действительно так.

В разделе хирургии, которым занимаюсь я, есть еще одна особенность, в значительной мере отличающая его от других хирургических специальностей.

Люди страдают разными болезнями. Есть болезни, которые следует лечить лекарствами, различными диетами, курортами и тому подобным. Такие болезни не требуют оперативного лечения. Оно не показано при них.

Есть болезни, которые в противоположность первым следует лечить только оперативными способами. Если при таких болезнях не будет произведена спасительная операция, причем своевременно и полноценно, человек погибнет. В этих случаях не обсуждается вопрос о том, стоит или не стоит делать операцию? Нужна операция или не нужна? Отказ от операции равносилен гибели человека. Имеются абсолютные жизненные показания к операции. Четкость этих показаний столь ясна, что вооружает врача правом настаивать на операции. Более того. Наличие абсолютных показаний облегчает моральное состояние врача.

Если в процессе такой операции возникнет осложнение и пациент погибнет, врач несет меньшие моральные издержки, так как он сделал все для того, чтобы спасти больного, чтобы отстоять его здоровье и жизнь. Ни у врача, ни у пациента другого выхода не было.

А вот многие из моих пациентов не подходят ни под одну из вышеприведенных рубрик!

Многие болезни позвоночника непосредственно не угрожают жизни. Человек может жить с ними годы и даже десятилетия. Вопрос — как жить?!

Однако если сегодня, завтра, в ближайшие дни, месяцы и годы не подвергать такого пациента оперативному лечению, то он не погибнет от своего заболевания. Но всему есть предел. Наступит время, когда адаптационные возможности человека окажутся исчерпанными, а время упущенным из-за боязни риска, связанного с лечением. С другой стороны, если пациент, который без операции мог бы жить какое-то количество лет, погибнет в процессе операции, как почувствует себя хирург, оперировавший больного?! Ведь жизненных, абсолютных показаний к оперативному вмешательству не было!

По собственному опыту знаю, во что это обходится врачу. Хорошо знаю эти бессонные ночи, часы раздумий, размышлений и самоистязания, апатии и безразличия, стремление уединиться и никого не видеть, укоры собственной совести, состояние, приводящее на грань неверия в свою любимую специальность и отказа от нее!