Б. Горобец - Медики шутят, пока молчит сирена

Осенью состояние Черненко стало настолько тяжелым, что он мог выезжать лишь на несколько дней на работу и только после внутривенных введений комплекса лекарств».

Чазов, Здоровье и власть… С. 203

«10 марта наступила развязка. Последние дни перед этим Черненко находился в сумеречном состоянии, и мы понимали, что это — конец. Сердце остановилось под вечер. Я позвонил Горбачеву на дачу и сообщил о смерти Черненко. Он был готов к такому исходу и лишь попросил вечером приехать в Кремль на заседание Политбюро, чтобы рассказать о случившемся. <���…> Выезжая через Боровицкие ворота Кремля, я не думал в тот момент, что уезжаю из одной эпохи в другую эпоху, которая началась с „перестройки“. Шел март 1985 года, перевернувший многое в жизни нашей планеты, в жизни моей страны, в жизни каждого из нас. Начался период, полный драматических и трагических событии. Но это — тема для другого разговора».

Чазов, Здоровье и власть… С. 211

А. И.: «Сидим рядом с Чазовым. Я его не спрашиваю: „Кто ты такой? < в смысле государственной должности >“. Он знает, что он — никто, ну, директор. Подумаешь, директор! Но он отвечает за кардиологию в этой стране. Хотя он, ну, никто! < уже давно не министр, не начальник 4 -го Главка >. А с кого вы можете спросить еще? Ни с кого. Такова жизнь, я обязан с этим считаться. Увильнуть ничего не стоит. Буду сидеть и говорить: Меня не спрашивали, я не знал. Ну, валяй! Либо это твоя страна, и ты за нее отвечаешь, либо ты — дерьмо собачье. Или вы чувствуете себя в этой стране иностранцами — кто-то что-то должен решать, а в Белом доме сидят олимпийцы, вылепленные из другого теста. Или — другая точка зрения: за все, что тут происходит, несу личную ответственность я».

Академик Андрей Воробьев… 2010. С. 769

«Был такой лейб-медик, которого посадили. Его отпустили, за него хлопотал Еланский. Федоров оперировал Григория Константиновича Орджоникидзе. Это тот человек, который создал тяжелую промышленность этой страны. По профессии он фельдшер. И профессиональный революционер. Федоров поставил Орджоникидзе диагноз туберкулеза почки. Вот он делает разрез, вынимает почку, компьютерной томографии нет, УЗИ нет — только клиника и немножко мозгов. Ему говорят: „Сергей Петрович, ничего же нет!“. Он держит почку в руках: „Зажим!“ и отрезает почку. Все в ужасе. Он говорит: „Науке надо верить“, раскрывает почку, а там туберкулезный каверн».

Академик Андрей Воробьев… 2010. С. 730

А. И.: «Вот мне говорят: Лорие! И я ничего не могу поделать, у меня немедленно вспыхивает: Юрии Иванович Лорие — значит, Лорие! Какие ассоциации?! — Я тут же вспоминаю прожитую жизнь и решения. Например, что при лимфолейкозе и при тромбоцитопении помогает винкристин. Юрка мне тогда сказал: „Слушай, как ты до этого догадался?“ Я не помню, но это наплевать! Я даже не уверен, что это я догадался, а не он догадался. Но это целая цепь ассоциаций. Поэтому я и высказываюсь по этой цепи. А что, мне их держать в желудке, что ли, эти ассоциации? Ну, и что вы получите, если перед вами будет сидеть манекен?»

А. И.: «Я прихожу с опозданием на консилиум в Кремлевке. Слышу:

— Посмотрите, вот он идет, вот. У него осталась одна извилина, след от кепки, больше у него ничего нет… Ты куда смотрел? Ты не сделал…

Какую-то ерунду я там не сделал. Поговорили. Юрий Иванович Лорие был абсолютно не прав. Но орал, потому что он был уверен, что прав. И что особенного? Наорал, потому что переживал. Я ему тихо объяснил, чтоб он пошел…, и так далее. Поорали. Но орал он один. Чем кончилось?

— Андрей, пойдем, выпьем по рюмке чая!

А окружающие, кремлевские врачи — воспитанные, привыкшие к порядку. Один говорит:

— Как это? Я считал, что вы должны или на дуэль выйти, стреляться, или подать заявление, чтобы одного из вас выгнали с работы.

Ничего подобного, мы с Лорие на работе остались друзьями».

Академик Андрей Воробьев… 2010. С. 739, 768

А. И.: «Помню одного больного, очень важного начальника, у которого М. Перельман удалил рак вместе с верхней долей правого легкого. Рак, доказанный биопсией. Правда, когда уже я смотрел удаленную часть, оказалось, что это лимфогранулематоз. Но ничего особенного нет в этой ошибке, потому что смотрела очень опытный патологоанатом, сейчас таких уже извели. Там было скопление клеток Штернберга, а если они скопились, что бывает крайне редко, в биоптате бронха, то, черт его душу знает, ну, рак, ну, рак. Но, конечно, когда смотрели не кусочек маленький, а опухоль, — ну, лимфогранулема. Мы его пролечили МОРРом < схема полихимиотерапия >, и все зажило. А через некоторое время он дал гипертермию. И никак не хотел исправлять эту гипертермию. Был пустяковый парапроктит. И вот на меня мой учитель Михаил Ильич Кузин поехал на тракторе:

— Андрей Иванович, это Ваша температура!

Я говорю:

— Михаил Ильич, ну, я Вас уважаю. Моя, конечно, моя, но только, если это парапроктит, нет ни одного узла, выбросьте Вы это из головы. Никакого лимфогранулематоза больше тут нет.

— Ну, я же веду, Андрей Иванович, ну такой вот парапроктит < крохотный >.

Я говорю:

— Михаил Ильич, Вы видите такой, а каналы, карманы? Вы же их не видите. Там рыхлая клетчатка. Это Вам не на бедре, где плотные фасции, где любая флегмона орет на всю Ивановскую. А в заднице — там можно иметь в ладонь карман и не заметить.

Я утрирую, но имена называю неслучайно. Потому что, когда садится в лужу такой опытный хирург < Кузин >, то это значит, что лужа коварная, а не просто он — слабак. Конечно, дали антибиотики, прошли все ходы, и все пришло в норму, больной выздоровел. Гной может давать любые гипертермии и любые шоки. И мы должны заживить эту язву. Вот я сделал это лирическое отступление, для того чтобы вы поняли предмет разговора».

Расшифровка аудиозаписи, не вошедшей в кн.:

[Академик Андрей Воробьев… 2010]

А. И.: По моим старым воспоминаниям о Кремлевских консилиумах там бывало так.

— Вы инфекционный очаг доказали?

— Нет.

— Нет? Антибиотиков не будет.

Так мы работали. Поступает Генеральный секретарь Южноафриканской компартии. Температура: 39, 38, 39. Нигде — ничего. Собрались. Но ведь раз не видишь ничего — чего ему давать? Ну, конечно, никаких глупостей с анальгином, парацетамолом. Этого быть не может, это исключено, башку оторвут. Ничего не дали. Наконец, через полторы недели непрерывной лихорадки пришел один хороший малый. Он отдельно пришел, вечером. И написал: «Дать антибиотик». Тут же < от кого-то > звоночек Покровскому < Анатолий Владимирович Покровский, главный хирург 4 -го Управления >. Он говорит: «Нет, извините, отменить!». Все.