Б. Горобец - Медики шутят, пока молчит сирена

„Товарищи, у кого есть водка? — громко спросил Конкин, и потише добавил: — случайно, конечно“.<���…> Низенький мужчина в мятом пиджачке и кепочке привычно выхватил из бокового кармана четвертинку „Московской“, заткнутую бумажкой, и протянул Конкину.

Конкин взял бутылку и, придерживая подбородок потерпевшего, начал медленно вливать ему между губ водку. <���…> Вот больной глотнул раз, другой и после паузы — третий. „Пошла“, — одобрительно сказали за спиной. Лицо человека начало прямо на глазах розоветь, зрачки ожили, сузились, он провел языком по верхней губе и что-то сказал. Пульс под рукой Конкина забился сильнее — значит, немного поднялось давление, появилось время пожить, побороться. Алкоголь на голодный желудок лучше всякого наркоза действует и выводит из болевого шока. Тут и „Скорая“ загудела. <���…> Конкин отдал четвертинку ее владельцу, и тот сразу допил…»

Найдин. 2005. С. 134

«Сегодняшний врач, не имеющий сертификата АиР (анестезия и реанимация) не имеет права оказывать реанимационные мероприятия. Не верите? Но в нашей стране врачи сидят реальные сроки за то, что поспешили на помощь человеку, упавшему на улице. Так случилось, что не смогли врачи (не находящиеся на рабочем месте и не имеющие этого самого сертификата) вытащить без оборудования и лекарств инфаркт. Умер человек. И чем же дело закончилось? Родственники, убитые горем, накатали жалобу на тех врачей в прокуратуру. Вызвали наших врачей на допрос и поставили их там в интересную позу…»

«МК», 21.04.11. С. З. Блогер Татьяна

В. Л. Найдин описывает, как в отделении реанимации у них лежал один нестарый еще очень секретный академик. С тяжелым инсультом, без сознания и практически без надежд, биотоки мозга отсутствовали. К нему приходила дочь, доктор наук, ближайшие сослуживцы, ученики. <���…> Дочь как-то спросила врача-реаниматолога, которая вела больного:

— Долго он так будет мучиться?

Та была человеком прямым и откровенным:

— Пока аппаратуру не отключим.

Вот так он и существовал в отделении.

Дежурные сестры привыкли к этому живому трупу, — поворачивали, протирали, меняли трубки, делали уколы, ставили капельницы. А он все так же лежал тихо и неподвижно, даже не стонал и не хрипел и почти не худел. С таким крупным органом (и вдоль и поперек), что сестры удивленно и одобрительно крутили головами, обихаживая этот незаурядный агрегат. Они даже приглашали подружек с других постов прийти и посмотреть такое, что вряд ли еще увидишь в жизни.

Один молодой и разбитной доктор очень веселился по этому поводу и предлагал показывать этот предмет за деньги. Он так шутил. Но суровая женщина-врач сказала ему, чтобы он свой отрастил и тогда уже его показывал. «За три копейки» — заключила она свой диагноз.

Больной лежал тихо, мозг его никаких дней не отсчитывал. Надо было прекращать это безобразие. Но как? Мы не в Америке. Своего доктора-смерть Джека Кеворкяна у нас не было. И, главное, тело у академика было такое свежее, розовое, бедра сильные <���…> хоть сейчас на ВДНХ! Что же, всю красоту эту убивать? Вот ведь как природа задала задачу, казалось, неразрешимую. Ну, а та суровая женщина-реаниматолог эту задачу щелкнула, как орех. На очередном дежурстве, ночью, часа в три или четыре (тяжелое время!), взяла да и выключила дыхательный аппарат. Сказала: «Хватит над человеком издеваться!» И пошла в ординаторскую спать.

Сокращ. пересказ

по рассказу «Прямая линия»

в кн.: [Найдин. 2008. С. 240]

«Бога нет, смерть придет, но до этого нужно чем-то заниматься, поскольку дата неизвестна».

Амосов. 1990. С. 83

«Должен сказать, что нет лучше людей при заграничных поездках, чем хирурги. Я езживал на конгрессы с физиологами, кибернетиками, биофизиками, фтизиатрами — нет, не тот народ. У хирургов никогда не возникало мелких скандальчиков и обид, всегда ровные и терпимые. И магазинные ходоки-проныры встречаются редко. Хирурги не боятся нарушать правила: не ходить по одному. Не пить, рано спать ложиться. Насчет вредных разговоров с аборигенами они безопасны: в те давние времена никто из нас не умел говорить на чужих языках. Ну, а друг с другом о политике — пожалуйста. Тоже и подброшенную крамолу не торопились тащить руководителям, читали по очереди».

Там же. С. 67

«Самое великолепное, что дураки удивительно разнообразны. Никогда не знаешь, что они выкинут».

Крелин. 1977. С. 235

«Начали операцию. Сколько жира! Панкреатит < воспаление поджелудочной железы >, холецистит < воспаление желчного пузыря > — они без жира не бывают. Во время войны их ведь почти не было. Одно из благ войны. Конечно, во время войны таких животов не было».

Там же. С. 210

Больной жалуется: «Тут форточку открывали. От этого тоже может быть воспаление легких».

Врач: «Свежий воздух лечит воспаление легких. Профессор Кисель — был такой детский врач, — он воспаления легких у детей лечил сквозняками. И хорошо лечил».

Крелин. 1977. С. 146

«Один хирург в операционной показывал студентам, где будет произведен разрез. Провел ногтем по животу — больной и умер».

Там же. С. 116

«Мы настолько привыкаем к грохочущим поездам, что психологически недооцениваем смертельную опасность этих скоростных тысячетонных громад. Несколько моих знакомых расстались с жизнью под колесами поездов из-за своей неосторожности. В конце XX века на рельсах, ведущих к Воркуте, погиб известный спортсмен, бегун на сверхдлинные расстояния. Совершая очередной 1000-километровый пробег по тундре, он использовал для бега железную дорогу. Монотонность пути и усталость привели к тому, что он научился… спать во время бега. Он упорно бежал навстречу составу, хотя тепловоз гудел и машинист включил тормоз. Но тормозной путь состава — сотни метров…»

Прислал проф. А. М. Портнов

«По статистике на 10 миллионов человек рождается 200 талантливых. И только 5 добиваются признания. Это и в литературе, и в музыке, и в кино, и в живописи, и в науке. Каждый год институты по всей стране выпускают до 10 тысяч художников. Становятся известными единицы».

Никас Сафронов, художник [«Экстра М», 20.10.2007]

Злой умысел не всегда так же страшен, как равнодушие. Иногда врага можно победить, иногда переубедить. Равнодушие — никогда! Можно только уйти.