Яков Цивьян - Мои пациенты

Жена Бориса Александровича, которая все время была с ним, от меня узнала о драматичности данных, полученных в результате исследования операционного материала… Такова тяжелая участь близких безнадежно больного человека…

Через три недели после операции Борис Александрович встал на ноги. Он чувствовал себя хорошо. Беспокоившие его до операции боли исчезли. Полный оптимизма и веры в будущее, он уехал к себе домой, в свой большой южный город…

Прошло четыре месяца. За это время сведения о состоянии Бориса Александровича были благоприятными. Однако, по понятным причинам, каких-либо иллюзий я не строил. Как-то вечером раздался звонок междугородной телефонной станции. Когда я поднял трубку, телефонистка сказала, что со мной будет говорить город Н. Тот город, в котором жил Борис Александрович… Сердце мое дрогнуло в предчувствии наступающей развязки…

Жена Бориса Александровича сказала, что внезапно в его состоянии наступило ухудшение, что он очень просит меня приехать к нему, что без меня не решается даже на смену повязки…

В аэропорту меня встретили жена и дочь Бориса Александровича. По дороге в город я узнал, что дочь — студентка медицинского института, невеста, свадьба предполагалась в ближайшие дни и отложена из-за ухудшившегося состояния отца.

Бориса Александровича я застал в постели в своем кабинете — одной из комнат большой, благоустроенной и хорошо обставленной квартиры. От всей квартиры, от обстановки, я бы сказал от атмосферы, в которой жил Борис Александрович, веяло материальным достатком и благополучием. И вот он, такой большой, такой красивый, приятный, добрый, благожелательный к людям, лежит распластанным и неподвижным среди этого материального благополучия и достатка…

Встретил он меня радостно. Однако в его устремленном на меня ищущем взоре я усмотрел утаиваемое им беспокойство, тревогу, надежду на то, что я эту тревогу рассею… Но было что-то, отчего я понял: оптимизму пришел конец. Борис Александрович, видимо, стал подсознательно предполагать возможность плохого конца. Иллюзии он утратил. Но внешне это ни в чем не выражалось. Та же приветливость. Разговоры обо всем. И ни одного вопроса о своем состоянии.

Борис Александрович рассказал мне, что примерно за две недели до моего приезда он почувствовал резкие боли в крестце. Эти боли быстро усиливались, порой становились нетерпимыми. А вот несколько дней тому назад нарушилась функция мочевого пузыря. И в этой ситуации, понятной мало-мальски грамотному врачу, цепляясь за последнюю соломинку надежды, он сам стал объяснять мне причины случившегося ухудшения. Всячески отбрасывая и отталкивая от себя реальную причину, мысль о которой все более и более овладевала им, он объяснял свое состояние различными легко устранимыми случайностями, ссылаясь на свой многолетний врачебный опыт. Этим самым он отстаивал себя, защищал себя от близившейся трагедии.

Ему нужно было очень немного, чтобы опять вернуться к спасительной неправде и мысленно уверовать в нее. И я включился в игру…

Назавтра Борис Александрович был перевезен в свой институт. Я осмотрел его. Снял повязку. Сделал рентгеновские снимки.

Самые худшие предположения стали действительностью. Не оставалось каких-либо сомнений в том, что проявили себя множественные метастазы в области крестца и спинного мозга, что дни больного сочтены…

Здесь, в стенах института, в котором работал, а теперь погибал Борис Александрович, я увидел подтверждение сложившимся у меня представлениям о его человеческих качествах. Увидел в отношении к нему со стороны сотрудников, коллег и товарищей. Все те дни, которые находился я в том южном городе, друзья Бориса Александровича окружали меня вниманием и заботой, приветливостью. Они возили меня по городу, его близким и далеким окрестностям, знакомили с достопримечательностями. От этих людей я услышал много хорошего о Борисе Александровиче, прежде всего, как о человеке прекрасных душевных качеств, о человеке с «круглосуточным» пониманием дружбы и товарищества, человеке долга и чести.

С тяжелым чувством случившейся несправедливости возвращался я домой. Погибал человек, полный сил и энергии, в расцвете своих физических и умственных сил. Погибал врач, который всю свою жизнь боролся с тяжкими недугами людей. Погибал от того недуга, с которым он в течение всей своей врачебной жизни боролся, спасая больных людей.

И таких безошибочных диагнозов было во сто крат больше, чем счастливых ошибок, подобных диагнозу у Мирзоева.

По формальным признакам, и у Галины Георгиевны диагноз казался достоверным и не вызывал сомнений. Он подтверждался неоднократными консилиумами специалистов. Меня тревожило то, что при динамическом наблюдении — наблюдении на протяжении отрезка времени — процесс в телах позвонков распространяется все более и более. Вместе с тем общее состояние Галины Георгиевны не ухудшалось. Она неплохо выглядела, хорошо ела, удовлетворительно спала. Хотя она и понимала, о чем идет речь, но вела себя на удивление спокойно, и свойственная ей выдержка не покидала ее. Внезапно у нее исчезли боли. Все это несколько противоречило наличию прогрессирующей злокачественной опухоли в позвонках, однако не в такой степени, чтобы отказаться от этого ужасного диагноза.

Шло время. Меня крайне беспокоило то, что фактически никакое лечение Галине Георгиевне не проводится. Пусть малоэффективное, пусть малонадежное, но все же лечение, которое пусть не излечивает, но иногда облегчает судьбу подобных пациентов. Так как данных за оперативное лечение было недостаточно, встал вопрос о лучевой терапии. В нашей клинике подобное лечение провести было нельзя из-за отсутствия соответствующей аппаратуры, которая не предусматривается моей специальностью. Было найдено целесообразным перевести Галину Георгиевну в специализированное лечебное учреждение, где квалифицированно занимаются лучевым лечением опухолей. Поскольку пациентка была жительницей другого города, было целесообразно перевести ее в специальную онкологическую больницу, которая расположена в ее родном городе. Галине Георгиевне сказали, что воспалительный процесс, который имеется у нее, следует лечить лучевой энергией — это и есть причина перевода. И в этот момент эта удивительно мужественная женщина не изменила своей выдержке. Она оставалась совершенно спокойной, сверхкорректной и вежливой. И это несмотря на то, что Галина Георгиевна, несомненно, поняла, о чем идет речь. Ведь она была медиком и прекрасно сознавала, куда клонится дело.

И Галину Георгиевну увезли.

Время от времени ее муж сообщал мне по телефону, что специалисты онкологической больницы подтверждают диагноз вторичной метастатической злокачественной опухоли тел позвонков, по поводу чего и проводят ей лучевое лечение.