Яков Цивьян - Мои пациенты

Наконец решился: ушил рану послойно. Наложил повязку. Больного увезли на каталке в палату.

Тяжкие мысли обуревали меня. Беспокоился я за пациента, за исход его лечения, за его судьбу.

Я прекрасно отдавал себе отчет в случившемся, отлично понимал, что значит для Кириллова возникшее осложнение, к чему оно может привести. Тут дело даже не в повторной операции, а в том, что Кириллов должен был вновь находиться в постели без корсета, в условиях недостаточно надежной иммобилизации — онеподвиживания позвоночника — до надежного, прочного заживления раны. Выдержит ли он этот длительный постельный режим, не возникнут ли сопутствующие осложнения в виде воспаления легких или пролежней? Заживет ли рана? Не начнет ли вновь истекать спинномозговая жидкость? Все это вполне реально. И тогда ослабленный организм пациента может не выдержать тяжкого испытания.

В какой-то степени мои опасения оправдались. Послеоперационный период после второй операции протекал очень тяжело. Оттого, что Кириллов должен был очень длительное время находиться в одном положении, спереди на грудной клетке образовалась большая рана: от постоянного давления омертвела кожа. Это заставило меня поднять пациента на ноги раньше допустимого для его состояния срока и в недостаточном по величине корсете: рана на грудной клетке не позволяла наложить корсет достаточной величины. Я вынужден был пойти на заведомую потерю достигнутой степени исправления деформации позвоночника во имя предупреждения более тяжелых, может быть даже непоправимых, осложнений, могущих возникнуть у Кириллова, если бы он оставался в постели.

Медленно и вяло заживала рана. Общее состояние больного тоже не радовало. Особенно беспокоило меня его подавленное настроение. Он сник. Исчез свойственный ему оптимизм. Он стал безучастен и безразличен ко всему происходящему…

Долго и трудно поправлялся Кириллов. Постепенно улучшилось общее состояние. Он мог стоять около постели уже более десяти минут. Мог сделать несколько шагов. Стал лучше есть. Эти незначительные успехи радовали меня, вселяли какую-то надежду на вероятность благополучного исхода. Шла неделя за неделей.

Изменения к лучшему наступали очень медленно. Рана на груди значительно уменьшилась в размерах, но все еще не заживала полностью. Прошло еще несколько недель. Кириллов стал выходить из палаты, почти час мог находиться на ногах, у него появился какой-то интерес к окружающему — это уже был серьезный показатель улучшения в его состоянии.

Из-за раны на груди для него был сделан ажурный корсет, позволявший наблюдать за ходом заживления и делать перевязки.

В этом корсете Кириллов был выписан домой, куда он последнее время уж очень рвался.

Потом он приезжал ко мне еще раз. Его общее состояние улучшилось. Он окреп. На его лице появлялась улыбка. Туловище Кириллова не стало прямым, как у других аналогичных пациентов. Осталась сутулость — след бывшего горба — как следствие возникшего осложнения и следовавших за ним событий.

Мне очень хотелось помочь этому пациенту, но обстоятельства оказались сильнее. Я повторяю, что, к счастью, у Кириллова дело не дошло до трагедии Глеба, но он тоже не дает мне покоя…

Но ведь судьба Глеба — это исключение, это дикий случай, это несчастье! Счастливых судеб гораздо больше…

Римма Ахметханова, когда я впервые увидел ее, показалась мне старой женщиной, подходящей к финалу своей долгой жизни. Изможденное страданиями лицо и обезображенное болезнью тело. Она была не лучше Абдуллы. Ее подбородок касался передней стенки живота, так сильно было искорежено туловище. Кончики пальцев рук почти доставали до пола. И колоссальный, большущий горб.

А ей было-то всего от роду тридцать четыре года. Мать трех детей. Замужняя женщина. И такое несчастье.

И как же она расцвела после операции. Какой милой и привлекательной стала эта помолодевшая вдруг женщина, приобретшая обычный человеческий облик.

Да разве она одна? Ведь таких больных десятки. И все они довольны. Им стало лучше, легче жить на свете. А многие и счастливы. Операция дала им возможность вновь стать полноценными людьми, сохранить или обрести семью. Да просто стать похожими на обычных людей, ты понимаешь, читатель, обычных людей!

И Глеб!.. На всю мою жизнь он останется болью моей души.

Ну, а Абдулла?

У Абдуллы все хорошо. Он живет в родном селении. Он больше не стремится к уединению. У него семья. Он работает. Человек неискушенный никогда не узнает, что он был уродом.

Он обычный человек! Ох, как много значит для людей, необычных физически, стать обычными. Он доволен своей жизнью. И я рад за него.

Саша Морозов, шестнадцатилетний юноша, погибал от послеоперационного кровотечения. Прошло уже десять часов после операции. Двенадцатый час ночи. А в залитой светом операционной — все сотрудники клиники. Никто и не подумал о том, чтобы уйти домой.

Для спасения Саши, казалось бы, сделано все. Все время переливается кровь, вводятся лекарства, которые повышают ее свертываемость. Сделано прямое переливание крови от шести доноров — сотрудников клиники, «запас» которых теперь уже исчерпан.

Дважды после завершения операции я вновь «открывал» грудную клетку Саши, чтобы еще и еще раз осмотреть, проверить, проконтролировать бывшее операционное поле, чтобы еще раз убедиться, что нигде случайно не повреждены и не остались незамеченными какие-либо кровеносные сосуды вблизи позвоночника.

Нет. Все нормально. Сосуды не повреждены. Ошибки не допущено. Все сделано, как надо. Но вся поверхность обнаженной губчатой кости позвоночника источает кровь. Со всей поверхности отделяется, сочится, теперь уже разжиженная, водянистая кровь.

У Саши возникло, пожалуй, одно из самых грозных осложнений, возможное при хирургических операциях, — так называемый фибринолиз, — состояние, при котором кровь совершенно теряет способность образовывать сгустки, свертываться при выхождении из сосудистого кровеносного русла.

Единственное, что может спасти Сашу или, вернее, чем можно попытаться его спасти, это сделать очень массивное вливание свежей, не консервированной, донорской крови, — повторное прямое переливание.

Но скоро полночь… Где взять необходимое количество доноров с группой крови, идентичной Сашиной?

Саша родился в Самарканде. Там он и живет. Там он учится в школе. Ко мне в клинику его привезла мама. Очень скоро Саша стал всеобщим любимцем всех сотрудников клиники. У него очень приятное, располагающее лицо. Он хорошо воспитан. Вежлив. Внимателен. Приятен в общении.

Саша болен так называемым юношеским кифозом. Еще эту болезнь называют болезнью Шойермана-May по имени двух врачей, детально описавших ее в начале двадцатых годов нашего столетия. Кифоз — это специальный медицинский термин, который на языке обычных людей обозначает горб. Заболевание это возникает в юношеском возрасте, чаще среди мальчиков. Вначале оно проявляет себя возникновением сутулости, а в последующем — появлением округлого горба.