Оливер Сакс - Галлюцинации

Многие из нас находят примирение, о котором говорит Джемс, и даже приобщаются – выражаясь словами Вордсворта – к «бессмертию» в общении с природой, в искусстве, творчестве или религии; некоторым удается достичь трансцендентного состояния путем медитации, молитвы или иных духовных упражнений. Наркотики и сильнодействующие лекарственные средства облегчают путь; они обещают трансцендентность «по требованию». Такой короткий путь к возвышенному становится возможным, потому что многие лекарственные средства обладают способностью стимулировать сложные психические функции мозга.

В каждой культуре были разработаны свои способы постижения сверхъестественного, и в некоторых случаях употребление одурманивающих средств было закреплено обычаем, стало частью магических обрядов; сакраментальное использование психостимулирующих и наркотических веществ имеет долгую историю; продолжается оно и теперь во всем мире в виде шаманских и религиозных ритуалов.

На более приземленном уровне психотропные вещества используют не столько для просветления и расширения сознания, или для увеличения концентрации внимания, или для «улучшения восприятия», сколько для вызываемого этими веществами чувства удовольствия и эйфории.

Вся эта тяга к удовольствиям – высоким и низменным – с лихвой удовлетворяется царством растений, представители которого содержат в себе психотропные вещества, словно самой природой созданные для того, чтобы воздействовать на нейротрансмиттерные системы человеческого головного мозга. (На самом деле это, конечно, не так: психотропные вещества синтезируются в растениях для отпугивания одних животных и привлечения других – поедающих плоды и тем самым помогающих распространению семян. Тем не менее удивляет тот факт, что на свете столько растений, способных вызывать галлюцинации и измененное состояние сознания [38].)

Ботаник Ричард Эванс Шульц посвятил всю жизнь поиску и описанию таких растений и способов их употребления, а швейцарский химик Альберт Хофман, работавший в фирме «Сандоз», в 1938 году синтезировал ЛСД-25 [39]. Шульц и Хофман описали более ста видов растений, содержащих психотропные вещества, в своей книге «Растения богов». После этого были открыты и другие такие растения, не говоря уже о новых психотропных препаратах, синтезированных в лабораториях.

Многие в юности отдали дань увлечению теми или иными психотропными веществами и галлюциногенами. Я не принимал их сам до тридцатилетнего возраста – когда стал резидентом неврологического отделения. Такое равнодушие объясняется отнюдь не отсутствием интереса.

Еще в школе я прочитал великих классиков, писавших на эту тему: «Исповедь англичанина, употреблявшего опиум» Де Квинси и «Искусственный рай» Бодлера. Я читал о французском новеллисте Теофиле Готье, который в 1844 году посетил незадолго до того основанный клуб любителей гашиша на тихой улочке в Иль-Сен-Луи. Гашиш, недавно впервые привезенный из Алжира, употребляли в форме зеленоватой пасты. Это был последний писк тогдашнего парижского шика. Придя в салон, Готье принял довольно изрядную порцию гашиша – «размером с большой палец». Сначала он ничего не почувствовал, но потом, писал Готье, все вокруг стало крупнее, богаче и пышнее. Затем начались и более специфические изменения:

«Передо мной вдруг появилась какая-то загадочная личность… с крючковатым, похожим на клюв хищной птицы носом. У человека были большие, непрерывно слезившиеся зеленые глаза, которые он вытирал гигантским носовым платком. Глаза тонули в трех коричневых кругах, а все лицо было заключено в ограду высокого белого накрахмаленного воротника, к которому была прикреплена визитка с надписью: «Морковь дикая в горшке с золотом…» Мало-помалу салон заполнялся престранными фигурами, которые можно встретить разве что на гравюрах Калло или на акварелях Гойи – смесь одетых в лохмотья и обноски бродяг и звериных морд. Движимый нездоровым интересом, я подошел к зеркалу и увидел, что дурные предчувствия меня не обманули: со стороны меня можно было принять за яванского или индийского идола. Лоб стал чрезмерно высоким, нос, как длинная ветка дерева, свисал мне на грудь, уши покоились на плечах и в довершение всех бед я был цвета индиго – как синий бог Шива» [40].

В 90-е годы XIX века европейцы начали пробовать мескаль и пейот, которые прежде употреблялись только в религиозных обрядах некоторых индейских племен [41].

Поступив в Оксфорд, я получил чудесную возможность бродить по залам Редклиффской научной библиотеки, где и прочитал первые опубликованные сообщения о действии мескаля, включая статьи Хэвлока Эллиса и Сайласа Уэйра Митчелла. Я был просто очарован суховатым тоном Уэйра Митчелла и его бесстрастностью, с какой он описывал прием неизвестных веществ с неизвестно каким эффектом.

В статье, опубликованной в «Британском медицинском журнале» в 1896 году, Митчелл писал о том, как принял приличную дозу экстракта, приготовленного из почек мескаля, а затем принял еще четыре такие дозы. Несмотря на то что лицо его сильно покраснело, зрачки расширились «и я понял, что стал очень болтлив и при этом начал невпопад употреблять слова, я все же отправился на вызовы к своим пациентам». Окончив работу, Митчелл заперся в темной комнате и, закрыв глаза, два часа наслаждался изумительными картинами с яркими цветовыми эффектами:

«Перед моим взором плавали тончайшие пленки, окрашенные в нежно-розовые и нейтральные пурпурные тона. Эти пленки появлялись и исчезали – то в одном месте, то в другом. Потом передо мной пронеслось множество ослепительно белых точек – словно бесчисленные Млечные Пути слились в одну могучую реку. Через минуту эта лавина пронеслась, и поле зрения вновь потемнело, но ненадолго. Я увидел яркие зигзагообразные линии, подобные тем, что можно наблюдать в аурах больных мигренью. Эти линии совершали стремительные мелкие движения. Потом откуда-то снизу начал расти каменный столб, вскоре достигший гигантской высоты и превратившийся в готическую башню изящной архитектуры. Пока я изумленно разглядывал угловатую конструкцию с фигурными свесами, камни, из которых состояла башня и швы между ними, постепенно покрывались гроздьями других, неотесанных, камней, которые стали больше похожими на невиданные прозрачные фрукты. Они были зелеными, пурпурными, красными и оранжевыми… Все это было озарено внутренним светом, и я просто не в состоянии даже отчасти передать словами невероятную мощь и чистоту этого свечения. Все цвета, которые я видел до сих пор, меркнут перед светом, излучаемым этими плодами».

Митчелл не мог влиять на свои галлюцинации, они появлялись и исчезали, подчиняясь своей собственной логике и порядку.