Ольга Власова - Феноменологическая психиатрия и экзистенциальный анализ. История, мыслители, проблемы

Во-первых, отмечает философ, «в имманентном образном сознании самоактуальное сознание должно было бы служить образным объектом для другого сознания; а значит, собственное переживание, собственный акт – например, гнева – должен был бы функционировать как аналог для чужого акта» [196]. Но тут же он добавляет что это невозможно, поскольку, когда происходит вчувствование в «ты» гнева, само «я» не гневается, не гневается оно и если фантазирует или вспоминает о нем. Во-вторых, есть и еще один путь «аналогизирования»: иллюстративное воображение в образе фантазии. Но этот способ, на взгляд Гуссерля, также вызывает сомнения, потому что в этом случае переживания, помещаемые в другого, берутся вне сознания импрессивного или имагинативного воображения.

Оставляя эти противоречия неразрешенными, Гуссерль отмечает, что «в любом случае, вчувствование – это опытный акт, который мы можем феноменологически редуцировать, как и всякий другой» [197]. Феноменологическая редукция здесь будет двоякого рода: 1) редукция вчувствования в себя, которое мы созерцаем и имеем данным в феноменологическом восприятия; 2) редукция опыта вчувствованного сознания. После проведенной процедуры редукции остается одно («мое») феноменологическое «я» и другое «я». Далее эмпирически познанные природные объекты для моего «я» вследствие включения их существования редуцируются к указателям на актуальные взаимосвязи сознания и его мотивированные возможности. Указатели при этом – это указатели на объемлющую все потоки сознания регламентацию. Именно так, по Гуссерлю, и возможно исследование сознания другого.

Необходимо отметить, что при использовании этого метода в психопатологии нас, разумеется, ждет провал. Во-первых, само Гуссерлево вчувствование в мир (принципиально другой мир патологии) больного если не невозможно, то, во всяком случае, непонятно, как это должно происходить. Во-вторых, феноменологическая редукция вчувствования к указателям всеобъемлющей регламентации проблематична по причине иной онтологии патологического сознания.

Да и сам философ имплицитно осознает ограничения феноменологии другого сознания. Он указывает: «Здесь господствует известная идеальная возможность под названием некоей, но лишь идеальной, нормальности, в соответствии с которой каждый из двух нормальных индивидов, в том случае, если они поменяются своими местами, [на самом деле] или мысленно, и телом находятся в идеально-нормальном состоянии, находят в своем сознании точь-в-точь те же явления, что раньше были реализованы в сознании другого» 84. В том случае, если «я» и «другой» имеют «нормальные» глаза, если их тела находятся в одинаковом «нормальном органическом состоянии», они видят одни и те же явления. Для феноменологической психиатрии и экзистенциального анализа это положение неприемлемо, что прекрасно осознавал и сам Гуссерль. «Это, – говорит он, – идеальные рассуждения. Но в общем-то каждым предполагается приблизительное соответствие между собственными явлениями и явлениями других [людей], а встречающиеся отклонения, именуемые болезнью и тому подобными вещами, рассматриваются как исключение или, во всяком случае, как возможность» [198]. Поскольку в рамках разработки проблемы интерсубъективности Гуссерль это исключение и возможность не учитывал, продолжение его идей в психиатрии было затруднительно и требовало некоторых корректировок.

Вообще, как уже упоминалось, сам основатель феноменологии никогда не говорил о возможности и путях феноменологического исследования патологических феноменов. Однако в его работах встречаются некоторые утверждения, которые, безусловно, могли укрепить психиатров в намерении развить его идеи. Так, в «Логических исследованиях» он допускает применение «чистой» дескрипции, т. е. сущностного усмотрения, к «вымышленным в свободной фантазии» созерцаниям переживаний. «То, что акты мышления направлены иногда на трансцендентные или даже на несуществующие и невозможные объекты, не наносит этому ущерба» [199], – пишет он. В «Лекциях о внутреннем сознании времени» Гуссерль намечает контуры темпорального анализа фантазии. На его взгляд, фантазия, и это отличает ее от простого воспоминания, лишь представляет сфантазированные Теперь, Прежде и После, но при этом само не дает их [200]. В плане исследования психопатологии примечательным в этих лекциях является понятие ложности схватывания и его ошибок. «… Если я первично осознал временную последовательность, – отмечает он, – то нет сомнения, что временная последовательность имела место и имеет место. Однако этим не сказано, что некоторое – объективное – событие действительно имело место в том смысле, в каком я его схватываю. Отдельные схватывания могут быть ложными, такими, каковым не соответствует никакая действительность» [201]. И эти идеи отсылают нас к тому понятию, о котором мы уже говорили, – к понятию подлинной данности, одному из самых проблематичных для психиатрии.

Само перенесение феноменологии Гуссерля в клиническую практику психиатрии подчинялось следующим закономерностям:

1. Гуссерлианское влияние сформировало нечто вроде феноменологического взгляда в клинике и поэтому равно повлияло как на практику, так и на теорию феноменологической психиатрии и экзистенциального анализа.

2. Практика психиатрии выступила своеобразным ограничителем пределов феноменологического метода, сформировав отчасти дескриптивную, отчасти трансцендентальную ориентацию.

3. Основные концепты феноменологии были конкретизированы в рамках учения о психической патологии, получив промежуточный метаонтический статус.

Однако необходимо признать, что при всех многочисленных трансформациях и обилии других влияний именно феноменология Гуссерля выступила тем толчком, который запустил развитие феноменологической психиатрии. Все остальные влияния оказались добавочными, именно Гуссерлева феноменология, по признанию большинства феноменологических психиатров, стала изначальным посылом этого движения, изменив их взгляд и в какой-то мере дав психиатрии новый метод, который избавлял ее от многочисленных теоретических надстроек.

В отношении «феноменологического влияния» важнейшими являются вопросы о приоритетной фигуре и том варианте феноменологии, который развивала феноменологическая психиатрия, а затем и экзистенциальный анализ. В биографиях представителей этих направлений встречаются разные фамилии: Гуссерль, Липпс, Шелер, Гайгер, Пфендер, Хайдеггер, и в основном не поодиночке. Поэтому при определении того, какой вариант – мюнхенский или геттингенский – они развивают, нужно быть крайне осторожным и учитывать следующее: в качестве приоритетного феноменологического влияния большинство представителей феноменологической психиатрии и экзистенциального анализа называют «Логические исследования» Гуссерля и саму Гуссерлеву феноменологию, но несмотря на это, многие из них по феноменологическому «образованию» являются скорее феноменологами мюнхенского круга. Эта двойственность обусловливает специфическую трактовку феноменологии.