Виктор Кандыба - Магия – энциклопедия магии и колдовства

Этот случай, как и другие, ему подобные, показал мне, что в переходном состоянии я испытывал те же переживания, что и медиумы, "ясновидящие" и тому подобное. Один "голос" поведал мне очень интересную вещь о храме Соломона в Иерусалиме, которую я до сих пор не знал, а если и читал о ней когда-то, то начисто забыл. Описывая храм, "голос", среди прочего, сообщил мне, что там обитали целые полчища мух. Логически это казалось вполне понятным и даже неизбежным. В храме, где совершались жертвоприношения, где убивали животных, где всегда было много крови и всевозможных нечистот, конечно же, должно быть множество мух. Однако это звучало как-то по-новому: насколько мне помнится, я никогда не читал о мухах в связи с древними храмами, зато недавно сам побывал на Востоке и знал, какое обилие мух можно увидеть там даже в обычных условиях.

Эти описания Соломонова храма, и особенно "мух", полностью объяснили мне те непонятные вещи, с которыми я сталкивался в литературе и которые нельзя было назвать ни намеренной фальсификацией, ни подлинным "ясновидением". Так, "ясновидение" Ледбитера и доктора Штейнера, все "хроники Акаши", сообщения о том, что происходило в мифической Атлантиде и других доисторических странах десятки тысяч лет назад, – все они, несомненно, были той же природы, что и "мухи в храме Соломона". Единственная разница заключалась в том, что я не верил своим переживаниям, тогда как в "хроники Акаши" верили и ее авторы, и их читатели.

Очень скоро мне стало ясно, что ни в этих, ни в других переживаниях нет ничего реального. Все в них было отражением, все приходило из памяти, из воображения. "Голоса" немедленно умолкали, когда я спрашивал о чем-нибудь знакомом и конкретном, доступном проверке.

Это объяснило мне еще одно обстоятельство: почему авторы, которые охотно описывают Атлантиду, не могут, используя свое "ясновидение", решить какую-нибудь практическую проблему, относящуюся к настоящему времени; такие проблемы отыскать нетрудно, но их по какой-то причине избегают. Если "ясновидящие" знают все, что происходило тридцать тысяч лет назад, то почему они не знают того, что происходит неподалеку от места их экспериментов?

Во время этих опытов я понял, что если я поверю "голосам", то попаду в тупик и дальше не двинусь. Это меня испугало. Я уловил во всем происходящем самообман; стало очевидно, что какими бы заманчивыми ни были слова и обещания "голосов", они ни к чему не приведут, а оставят меня там же, где я находился. Я понял, что это и было "прелестью", т.е. все приходило из воображения.

Я решил бороться с переходным состоянием, сохраняя к нему чрезвычайно критическое отношение и отвергая, как не заслуживающие доверия, все те "сообщения", которые я мог бы придумать сам.

Результат не заставил себя ждать. Как только я начал отвергать все, что слышал, поняв, что это "та же материя, из которой сделаны сны", решительно отбрасывая услышанное и вообще перестав обращать внимание на "голоса", мое состояние и мои переживания изменились.

Я переступил через второй порог, упоминавшийся мною ранее, за которым начинался новый мир. "Голоса" исчезли, вместо них звучал иногда один голос, который нетрудно было узнать, какие бы формы он ни принимал. Новое состояние отличалось от переходного невероятной ясностью сознания. Тогда-то я и обнаружил себя в мире математических отношений, в котором не было ничего похожего на то, что бывает в жизни.

И в этом состоянии, перейдя через второй порог, оказавшись в "мире математических отношений", я также получал ответы на свои вопросы, но эти ответы зачастую принимали очень странную форму.

Чтобы понять их, нужно иметь в виду, что мир математических отношений, в котором я находился, не был неподвижным. Иными словами, ничто не оставалось там таким же, каким было мгновение назад.

Все двигалось, менялось, преобразовывалось и превращалось во что-то иное. Временами я неожиданно замечал, как все математические отношения одно за другим исчезали в бесконечности. Бесконечность поглощала все, заполняла все, сглаживала все различия. Я чувствовал, что пройдет еще одно мгновение, – и я сам исчезну в бесконечности! Меня обуревал ужас перед необозримостью бездны. Охваченный ужасом, я вскакивал иногда на ноги и принимался ходить взад и вперед, чтобы прогнать одолевающий меня кошмар. Тогда я чувствовал, что кто-то смеется надо мною, а порой казалось, что я слышу смех. Внезапно я себя на мысли, что это я сам смеюсь над собой, что я опять попал в западню "прелести", т.е. собственного воображения. Бесконечность притягивала меня и в то же время страшила и отталкивала. Тогда-то у и возник иной взгляд на нее; бесконечность – это не бесконечная протяженность в одном направлении, а бесконечное число вариаций в одном месте. Я понял, что ужас перед бесконечностью есть следствие не правильного подхода, неверного отношения к ней. При правильном подходе к бесконечности именно она все объясняет, и без нее нельзя ничего объяснить.

И все же я продолжал видеть в бесконечности реальную угрозу и реальную опасность.

Описать в определенном порядке весь ход моих опытов, течение возникавших у меня идей и случайных мыслей совершенно невозможно – главным образом потому, что ни один эксперимент не был похож на другой. Всякий раз я узнавал об одной и той же вещи нечто новое, но происходило это таким образом, что все мои прежние знания об этой вещи полностью изменялись.

Как я уже сказал, характерной чертой мира, в котором я находился, было его математическое строение и полное отсутствие чего-либо, что можно было бы выразить в обычных понятиях. Пользуясь теософской терминологией, можно сказать, что я находился на ментальном плане "арупа"; но особенность моих переживаний состояла в том, что реально существовал только этот мир "арупа", а все остальное было созданием воображения. Интересный факт: во время первого моего эксперимента я сразу же или почти сразу оказался в этом мире, ускользнув от "мира иллюзий". Но в последующих экспериментах "голоса" старались удержать меня в воображаемом мире, и мне удавалось освободиться от них только тогда, когда я упорно и решительно боролся с возникающими иллюзиями. Все это очень напоминало мне то, что я читал раньше. В описаниях магических экспериментов, посвящений и предшествующих испытаний было что-то очень похожее на мои переживания и ощущения; впрочем, это не касается современных "медиумических сеансов" или церемониальной магии, которые являются полным погружением в мир иллюзий.

То, что я назвал "математическими отношениями", постоянно изменялось вокруг меня и во мне самом; иногда оно принимало форму музыки, иногда – схемы, а порой – заполняющего все пространство света, особого рода видимых вибраций световых лучей, которые скрещивались и переплетались друг с другом, проникая повсюду, с этим было связано безошибочное ощущение, что благодаря этим звукам, схемам, свету я узнавал нечто такое, чего не знал раньше. Но передать то, что я узнавал, рассказать или написать об этом было невероятно трудно. Трудность объяснения возрастала и потому, что слова плохо выражали сущность того напряженного эмоционального состояния, в котором я находился во время экспериментов; передать все словами было просто невозможно.