Ефим Добин - История девяти сюжетов [рассказы литературоведа]

Больше того. Над ней нависла тень моральной вины в добровольном уходе Желткова из жизни.

Прервав разговор с нежданными посетителями, Желтков спрашивает ее по телефону, можно ли ему остаться в городе, чтобы хоть изредка ее видеть. Конечно, не показываясь ей на глаза.

Княгиня Вера раздраженно бросает в ответ: «Ах, если бы вы знали, как мне надоела вся эта история. Пожалуйста, прекратите ее как можно скорее». Конечно, она не подозревает рокового смысла, который будет вложен в ее слова. Но именно они толкают Желткова к решению как можно скорее прекратить всю эту историю одним, окончательным уже способом.

Ночью, после подробного рассказа мужа о разговоре с Желтковым, Вера Николаевна подавлена зловещим и безошибочным предчувствием: «Я знаю, что этот человек убьет себя».

На следующий день, разворачивая утреннюю газету, она сразу же наталкивается на заметку «Загадочная смерть». Некий Г. С. Желтков покончил самоубийством. В предсмертном письме указана причина самая тривиальная: растрата казенных денег.

Княгиня Вера знает истинную причину. И когда вечером почтальон приносит конверт со столь знакомым почерком, она берет в руки письмо «с нежностью, которой она в себе не ожидала».

Это третья моральная победа Желткова. Решающая, но оплаченная кровью.

В каждой строчке чувство неподдельной, жгучей до беспамятства любви. Ни одного слова, бьющего на жалость, на то, чтобы вызвать у княгини Веры чувство раскаяния. Перед смертным своим часом Желтков находит совсем иные, неожиданные слова, слова благодарности.

«… Богу было угодно послать мне, как громадное счастье, любовь к Вам… Я теперь чувствую, что каким-то неудобным клином врезался в Вашу жизнь… Сегодня я уезжаю и никогда не вернусь, и ничто Вам обо мне не напомнит.

Я бесконечно благодарен Вам только за то, что Вы существуете… Пусть я был смешон в Ваших глазах и в глазах Вашего брата, Николая Николаевича. Уходя, я в восторге говорю: « Да святится имя Твое».

Сама любовь — издалека, без взаимности, без тени надежды на взаимность, даже на простое знакомство — озарила счастьем неуютную жизнь Желткова.

В конце рассказа Куприн идет по самому краю мелодрамы. Чутье художника подсказало ему верное решение: сосредоточить драматизм финала не на самоубийстве — оно происходит «за кадром», — а на предсмертном письме Желткова.

У сдержанного князя Василия Львовича, прочитавшего письмо, вырываются грустные, прочувствованные слова. «…Он любил тебя», — говорит он Вере Николаевне, — «а вовсе не был сумасшедшим. Я не сводил с него глаз и видел каждое его движение, каждое изменение его лица. И для него не существовало жизни без тебя».

Слова, требующие прямоты и искренности.

А княгиню Шеину письмо потрясает до самых душевных глубин. Самоубийство Желткова и его письмо вызывают в ней внутренний переворот. И в этом драматическая кульминация купринского рассказа.

В эту горькую, скорбную минуту светские условности потеряли власть над княгиней. Она решается на поступок, который наверняка будет осужден ее кругом и вызовет пересуды. «Тебе не будет больно, — спрашивает она мужа, — если я поеду в город и погляжу на него?»

В убогой пустой комнате, где горят три восковые свечи и на столе лежит мертвый Желтков, появилась большая красная роза. Ее принесла Вера Николаевна и положила под шею человеку, который беззаветно любил ее. Померкли на какое-то время доводы холодного расчета и как бы стерлась бездонная пропасть между знатной дамой и бедным разночинцем.

Не будем скрывать: здесь Куприна подстерегала большая опасность сентиментальности, ложной «красивости». В некоторых местах она действительно сказывается. Таковы строки, рисующие мертвого Желткова: «… губы улыбались блаженно и безмятежно, как будто бы он перед расставаньем с жизнью узнал какую-то глубокую и сладкую тайну, разрешившую всю человеческую его жизнь». Вера Николаевна вспоминает, что «то же самое умиротворенное выражение она видела на масках великих страдальцев — Пушкина и Наполеона».

Но когда Вера Николаевна, прочитав письмо, приходит к мужу «с покрасневшими от слез глазами», когда она вдруг прозревает, поняв, что «та любовь, о которой мечтает каждая женщина, прошла мимо нее»; когда она прощается с покойным и «раздвинув в обе стороны волосы на лбу мертвеца… крепко сжала руками его виски и поцеловала его в холодный, влажный лоб долгим дружеским поцелуем»; когда она, покидая комнату Желткова, в последнюю минуту «вдруг заплакала», — мы верим художнику. Мы верим, что растаял лед пренебрежения к низкопоставленному человеку и сердце княгини Веры дрогнуло и покорилось.

И когда она слушает ту самую бетховенскую сонату, название которой было написано в предсмертной записке Желткова, — в ее сознании невольно складываются поэтические строки, как бы произносимые умершим человеком, любившим ее, с их рефреном: «Да святится имя Твое».

Строки, перекликающиеся с изумительным гимном любви — с «Песнью песней».

Любовь, казавшаяся жалким, смешным чудачеством, любовь, отброшенная презрительно и высокомерно, — победила.

1