Викентий Вересаев - Как работал Гоголь

Замечательно при этом упорство, с которым Гоголь старался избегать всяких иностранных, не русских слов. Они преимущественно встречаются там, где Гоголь хочет усилить комическое впечатление от рассказа. «Дамы города N. были то, что называют « презентабельны ». Впрочем, дамы были вовсе не « интересанки ». «Ноздрев захлебнул куражу в двух чашках чаю, конечно, не без рому». «Позволь, душа, я тебе влеплю один безе » и т. п. Вообще говоря. Гоголь тщательнейшим образом заменял при переделках, где только это было возможно, иностранные слова русскими...

Гоголь любит прибегать к провинциализмам и к малоупотребительным словам, но применяет он их с таким тактом и уменьем, что слово, оживляя речь и делая ее более звучной, совершенно не нуждается в подстрочных объяснениях, чем так часто грешат другие писатели...

Литературность, далекость от живой речи составляет общий недостаток и общую боль наших писателей. Лев Толстой под конец жизни мечтал о том, чтоб сочинения свои «перевести на русский язык». К языку Пушкина, Тютчева, Тургенева, Достоевского, Чехова неподготовленному читателю нужно долго привыкать. Один только Гоголь, хуже всех их знавший русский язык, сумел достигнуть того, что не сюсюкая, ни на линию не понижая высоты творчества, сделался доступен самому необразованному читателю. В этом отношении Гоголь — самый демократический из всех наших писателей.

ГОГОЛЬ СОВЕРШЕННО НЕ ЗНАЛ РЕАЛЬНОЙ РУССКОЙ ЖИЗНИ

(почти невероятное происшествие)

Под таким заглавием С. А. Венгеровым лет двадцать назад была напечатана статья, вызвавшая сенсацию неожиданностью ее утверждений и совершенною их бесспорностью. Венгеров писал: «Автор Ревизора и Мертвых душ, в которых отразилась, говоря установившимся шаблоном, «вся Россия», на самом деле воочию эту самую Россию, можно прямо сказать, никогда не видел. Знал Гоголь только Малороссию и Петербург».

В 1832 году, осенью. Гоголь повез из дому двух своих маленьких сестер в Петербург для определения их в Патриотический Институт. Под Курском экипаж их сломался, и Гоголь был принужден прожить целую неделю в Курске, — «в этом скучном и немом Курске!» — пишет он Плетневу. Вот — единственный случай, когда Гоголь имел возможность наблюдать русский уездный город. Жил он без знакомых, конечно, в гостинице, и навряд ли мог что-нибудь наблюдать, кроме своего трактира, уличных вывесок и городского сада. (Мы имеем реальное доказательство, что в «Ревизоре» Гоголь описывал как раз Курск и курский трактир...) Кроме того, Гоголь три раза проделал дорогу из Полтавской губернии в Петербург и два раза — из Петербурга в Полтавскую губернию. Обыкновенно спешил, никуда не заезжал и ехал безостановочно. По подсчету Венгерова, итог непосредственного изучения Гоголем русской провинции таков: двадцать семь дней езды и семь дней в Курске до появления «Ревизора» и двадцать дней безостановочной езды в промежутке между «Ревизором» и отъездом в 1836 году за границу, где и были написаны «Мертвые души».

«Не заезжал Гоголь никогда ни к какому русскому помещику, — пишет Венгеров, — не обедал никогда ни у какого Манилова, не видал, как уписывает бараний бок Собакевич, не ночевал у Коробочки, не бывал никогда ни на каком, столь неправдоподобно у него описанном губернаторском балу, не видел, «как пошла писать губерния», не был никогда свидетелем того, как ведут беседу дама просто приятная и дама приятная во всех отношениях и т. д., и т. д. Ровно ничего из всего этого, столь типичного, по общему представлению, для русской жизни калейдоскопа лиц Гоголь воочию никогда не видел и не наблюдал. Все создал путем рефлексии и художественного комбинирования, либо в основу своей общерусской типизации положил впечатления малороссийские».

Знание русской жизни у Гоголя, действительно, крайне незначительно, на каждом шагу встречаются грубейшие промахи как в существенных сторонах быта, так и в его мелочах. По сообщению Аксакова, знающие люди находили, что состав провинциального общества у Гоголя дан совершенно неверно: в «Ревизоре» пропущены стряпчий, казначей и исправник. В «Мертвых душах» тоже ряд существенных неправильностей: председателей двое, полицмейстер лицо ничтожное в губернском городе; крестьяне на вывод продаются с семействами, а Чичиков отказался от женского пола; без доверенности, выданной в присутственном месте, нельзя продать чужих крестьян (доверенность Коробочки сыну протопопа, доверенность Плюшкина председателю), да и председатель не может быть в одно и то же время и доверенным лицом, и присутствующим по этому делу, и т. п. По поводу «Игроков» знающие люди замечали, что «нынче уж таких штук не употребляют, и никто не занимается изучением рисунка обратной стороны».

Если быт помещичий и чиновничий все-таки хоть сколько-нибудь был знаком Гоголю, то быт купеческий был ему уж совершенно неведом. Мы нигде не встречаем никаких указаний, чтоб он с ним где-нибудь сталкивался. «Женитьбу» свою он написал, по-видимому, исключительно на основании рассказов Сосницкого, Щепкина и, может быть, Погодина. Грубейших промахов в комедии масса. Совершенно невообразимо, чтоб в купеческом быту, полном обрядов и патриархальных условностей, стали играть свадьбу в тот же день, как произошло сватовство, — без сговора, без помолвки, без девишника. Да и священник не имел права венчать людей без предварительного «оглашения» в церкви в течение трех воскресений подряд.

И что это за «русские» фамилии, — Яичница, Земляника, Коробочка, Петух, Сквозник-Дмухановский, Добчинский и Бобчинский, Держиморда, Неуважай-Корыто, Пробка, Доезжай-Недоедешь? Откуда столько украинцев в русской глуши?

Да, все это так. Малое знакомство с жизнью, незнание быта... И однако Островский, с его великолепным знанием купеческого быта, целиком как будто вышел из «Женитьбы» Гоголя. Помещичьей жизни Гоголь не знал, — и однако в его Собакевиче, Коробочке, Ноздреве, Плюшкине, генерале Бетрищеве, Петухе больше правды о тогдашней помещичьей жизни, чем в повестях и романах писателей, знавших эту жизнь, как свои пять пальцев. Провинциального чиновничества тогдашнего Гоголь не знал, — но мы-то через него знаем это чиновничество, как будто сами тогда жили, — начиная с городничего, почтмейстера, кончая Держимордой и кувшинным рылом Иваном Антоновичем.

Был ли Гоголь по существу своего таланта натуралистом, реалистом или фантастом, создававшим образы, очень далекие от реальной жизни, — этого вопроса мы тут разбирать не будем. Но вся сила и фантастических, скажем, гротесков его была в исключительной яркости мелких совершенно реальных бытовых черт, из которых слагались гротески; круглый подбородок Чичикова, наступающие всем на ноги медвежьи ступни Собакевича, запах Петрушки, засыпанная табаком верхняя губа поветового судьи. Широчайшее знание реальной жизни во всем разнообразии ее «тряпья, которое кружится ежедневно вокруг человека», было для Гоголя необходимо и гораздо нужнее, чем, например, для Гофмана, Эдгара По или нашего Леонида Андреева.