Элина Драйтова - Повседневная жизнь Дюма и его героев

Сюжет далек от пафоса аболиционистов, но при этом не содержит в себе и снобизма цивилизованного мулата. Образ нефа Лайзы, собирающего своих собратьев на борьбу и пытающегося, как равный и верный друг, спасти раненого Жоржа от преследователей, исключает даже тень насмешки автора над «примитивностью» чернокожих. Дюма за свободу, за равенство всех, но жизнь есть жизнь.

Несмотря на то, что роман «Жорж» является одним из ранних произведений писателя в приключенческом жанре, интрига в нем закручена очень лихо, описания красочны, и остается лишь пожалеть, что покуда никому не пришло в голову снять по книге телесериал — он захватил бы зрителей не меньше, а может быть, даже посильнее, чем «Рабыня Изаура». Особенно любопытны сцены так называемого «берлока», то есть «вечера встречи на досуге», когда негры, закончив свои дневные работы, собираются вместе, поют, слушают чьи-то рассказы и выясняют отношения. Эти зарисовки тем примечательнее, что Дюма неплохо передает особенности речи негров и ярко описывает их облик (VII).

Негры встречаются и в других произведениях Дюма, не связанных с борьбой за их освобождение. Зачастую «негритянские» страницы забавны, а персонажи-негры хитроваты и умеют устраиваться на манер Алексиса. Вот хотя бы сцена-шутка из романа «Странствия и приключения одного актера». Актер Гюстав вместе с труппой выступает на Мартинике и Тринидаде. В составе труппы — папаша Вертей, «красивый, славный, остроумный старик с ясным лицом, красивыми седыми волосами, игравший в театре с парализованной ногой и сочинявший премилые песенки в свободное время» (XVI). У папаши Вертея была страсть коллекционировать чучела редких рептилий, которые он мечтал подарить Марсельскому музею. В коллекции старика не хватало коралловой змеи, и вот именно на Тринидаде ему удалось наконец заполучить требуемое сокровище. Зайдя к папаше Вертею, Гюстав «нашел его в восхищении перед великолепной коралловой змеей, свернувшейся на дне банки, которую на островах называют «побаном»». Несмотря на вызывавшую подозрения свежесть оттенков кожи, змея казалась мертвой. Иллюзия рассеялась при первой же попытке заспиртовать добычу. Кто поможет в такой ситуации, не столько трагической, сколько юмористической? Конечно, кто-нибудь из местных негров!

«Как только струя спирта коснулась змеи, она резко зашипела и, поднявшись на хвосте, как змей на гербе Висконти, выскочила из банки и упала на стол.

К счастью, таким же быстрым движением Гюстав выпустил бутыль из правой руки, выхватил тросточку… и прижал ею змею к столу.

Момент был ужасен: папаша Вертей сделал шаг назад, но, ступив парализованной ногой, рухнул в кресло и застыл в нем в восемнадцати дюймах от шипящей морды змеи. (…) Гюстав, прижимая змею тростью, во всю глотку звал какого-нибудь негра, сопровождая призывы самыми крепкими ругательствами, какие только употреблялись в лексиконе высшей и малой лиги.

— Оле, негр! — кричал Постав по-креольски. — Ходи сюда! Ходи, дорогой! Моя здесь!

— Ща, ща, господина! — сказал прибежавший негр.

— Гля, змея коралл!

Негр взглянул и понял всю серьезность ситуации.

— Мир! Твоя стоять, как баран или осел, она не кусать!

Затем он взял хлыст и обратился к змее:

— Твоя зачем лез на стол господина? Полиция комиссар делать свое дело… Твоя сажать тюрьма!

И негр, удерживая змею ручкой хлыста, взял ее за хвост кончиками пальцев и, несмотря на все ее сопротивление, засунул в побан, предоставив ей извиваться там в мрачном бешеном танце, более не представлявшем опасности, так как побан закрыли пробкой, крепко прикрутив ее веревкой.

Только после этого папаша Вертей смог вздохнуть.

— Спасибо, дорогой, ты меня спасать.

— Здоровье, господина, — ответил неф, — твоя мне дать капля водка, моя жарко, моя вспотел.

— Да вовсе ты не вспотел, мошенник! — сказал Постав.

— Ах, господина! — воскликнул негр. — Моя потеть внутри.

Негру дали флягу, и он удалился вприпрыжку» (XVI).

Из этой ситуации следует, что Дюма не допускал, чтобы добрая шутка могла кого-нибудь оскорбить, не считал «негритянскую проблему» чем-то достойным исключительно серьезных разговоров. Интересно, а как относились к негритянским корням известного писателя, скажем, окружавшие его деятели культуры, в том числе прогрессивные? Увы, не так прогрессивно, как нам бы этого хотелось…

Оставим в стороне сверстников-мальчишек из Виллер-Котре, в детстве придиравшихся к цвету кожи Александра. Что с них взять!

А вот фраза Бальзака в ответ на упоминание его имени рядом с именем Дюма: «Не путайте меня с этим негром!» Восклицание известной актрисы мадемуазель Марс, поначалу не ладившей с молодым напористым драматургом: «Откройте окно! Здесь негром воняет!»

Мадемуазель Марс отнюдь не была расисткой. Полноте, кто вообще из образованных парижан середины XIX века стал бы выступать против людей с темным цветом кожи! Все сочувствовали освободительной борьбе цветного населения колоний. Но подсознание…

Печально известный г-н де Мирекур явно рассчитывал на сочувствие публики, высказываясь в своем направленном против Дюма памфлете следующим образом:

«Соскребите с г-на Дюма поверхностный слой, и вы обнаружите под ним дикаря.

Он похож и на негра и на маркиза одновременно. Но только маркиз остается лишь на внешней оболочке. Сотрите румяна, сорвите с него неряшливый его костюм, не придавайте значения отношению к нему регентства, не прислушивайтесь к языку улицы, попытайтесь проткнуть в какой-нибудь точке цивилизованную поверхность, и негр покажет вам свои зубы. (…)

Возвращаясь к своим пенатам, он кардинально меняется. Одежда стесняет его, и он трудится в живописном неглиже нашего праотца. Он лежит на полу, как ньюфаундленд; ест он печеную в золе картошку, не очищая от кожуры: это Негр!». [65] Циммерман Д. Цит. соч. Т. 2. С. 5.

И реакция Бальзака на эти слова: «Отвратительно глупо… но это печальная правда».

Ах, утонченный парижский свет! Ему все-таки не всегда хватало внутренней свободы для того, чтобы всерьез приравнять к себе кого-то, кто, будучи мулатом или квартероном, не занимался лишь «проблемой цветных», а позволял себе судить о том, о чем судят все, и делать то, что делают все, да еще порой лучше других. Может быть, это тоже одна из причин упорного нежелания признать Дюма писателем, равным по силе его великим современникам? Может быть, привычно повторяя утверждение, что Дюма — «писатель второго ряда», мы, сами того не зная, подпеваем Мирекуру: «Это Негр!»?

Характерно, что негритюд писателя сразу же вспомнили немецкие нацисты, вступившие в 1942 году на территорию Франции. В принципе, немецкие оккупационные власти не особо настаивали на переоценке французской классической литературы, но уж в данном случае они не могли стерпеть почтительного отношения к писателю нечистого расового происхождения. Бронзовый памятник Дюма, изваянный скульптором Каррьер-Белезом и стоявший в родном городе писателя Виллер-Котре, был сразу же снят с пьедестала и отправлен в переплавку. Сейчас в Виллер-Котре стоит совсем другой памятник.