Элина Драйтова - Повседневная жизнь Дюма и его героев

Дюма рассказывает о д’Орсе и его портном Блиндеме следующую любопытную историю.

«Как-то раз один дворянин, проживавший в деревне, друг д’Орсе, приехал на месяц в Лондон; навестив графа, он сказал ему:

— Вот и я, мой милый, но это не все: мне предстоит провести в Лондоне некоторое время и не хочется выглядеть смешным; я не денди и не торговец из Сити, а деревенский дворянин; посмотрите на меня хорошенько и объясните вашему портному, как он должен меня одеть.

Д’Орсе на него посмотрел, затем направился к своей коллекции тростей — у него их было пятьдесят или шестьдесят, — выбрал среди них одну, с рукояткой из ножки косули, изогнутой и оправленной в серебро, и сказал своему другу:

— Возьмите ее, идите к Блиндему и велите ему одеть вас к этой трости.

И Блиндем одел дворянина к трости по одному ее виду, и никогда этот дворянин, как он сам признавался, не был одет лучше» (Там же).

Для многих героев Дюма одежда — не последняя забота. Они следят за парижской модой и боятся отстать от нее, если надолго уезжают из Франции, как, например, виконт Альбер де Морсер. Его наблюдательный друг Франц заметил, что их новый знакомый граф Монте-Кристо слишком пристально смотрел на Альбера во время первой встречи. Понятно, что у графа были свои основания разглядывать сына Мерседес, но Альбер не усмотрел в этом странности. «Увы, — сказал он со вздохом, — в этом нет ничего удивительного. Я уже год как уехал из Парижа и, вероятно, одет, как чучело. Граф, должно быть, принял меня за провинциала» («Граф Монте-Кристо». Ч. И, XIV).

Самого Монте-Кристо, этого неуязвимого героя, конечно, нельзя было поймать на каком-либо несоответствии в одежде. В Париже он всегда «был одет очень просто, но самый взыскательный светский лев ни в чем не мог бы упрекнуть его костюм. Все отвечало самому изысканному вкусу, все — платье, шляпа и белье — было сделано руками самых искусных поставщиков» («Граф Монте-Кристо». Ч. Ill, I).

У себя же в пещерах он ходил «в тунисском костюме, то есть в красной шапочке с голубой шелковой кисточкой, в черной суконной, сплошь расшитой золотом куртке, в широких ярко-красных шароварах, того же цвета гетрах, расшитых, как и куртка, золотом, и в желтых туфлях; поясом ему служила богатая кашемировая шаль, за которую был заткнут маленький кривой кинжал» (Ч. И, X).

Одежда помогает Монте-Кристо полностью преображаться и оставаться неузнанным. Иногда он превращался в аббата Бузони: к Кадруссу он приехал «в черной сутане и треугольной шляпе (…), вытирая красным бумажным платком пот, градом катившийся по его лицу, и три раза постучал о порог кованым концом трости, которую держал в руке» (Ч. И, V). Поселившись в Париже, аббат Бузони принимал посетителей в священнической одежде с капюшоном, причем надевал еще «большие очки, которые закрывали ему не только глаза, но и виски» (Ч. IV, XII). Ношение очков было объяснимо: ведь аббат часами не отрывался от книг и старинных рукописей!

Изображая лорда Уилмора, Монте-Кристо выглядел совсем по-другому. «Лорд Уилмор был человек довольно высокого роста с редкими рыжими баками, очень белой кожей и белокурыми, с проседью, волосами. Одет он был с чисто английской эксцентричностью: на нем был синий фрак с золотыми пуговицами и высоким пикейным воротничком, какие носили в 1811 году, белый казимировый жилет и белые нанковые панталоны, слишком для него короткие и только благодаря штрипкам из той же материи не поднимавшиеся до колен» (Ч. IV, XII). Кроме того, в манерах лорда проскальзывала «чисто британская флегма».

Интересно также обратить внимание на то, как Дюма описывает внешний вид Монте-Кристо.

«Несмотря на мертвенную бледность, лицо его поражало красотой; глаза были живые и пронзительные; прямая линия носа, почти сливающаяся со лбом, напоминала о чистоте греческого типа; а зубы, белые, как жемчуг, в обрамлении черных, как смоль, усов, ослепительно сверкали.

Но бледность этого лица была неестественна; словно этот человек долгие годы провел в могиле, и краски жизни уже не могли вернуться к нему.

Он был не очень высок ростом, но хорошо сложен, и, как у всех южан, руки и ноги у него были маленькие» (Ч. II, X).

Хотя Дюма далеко не всегда вписывается в рамки романтизма, этот портрет явно романтический: Монте-Кристо, как мы уже говорили, — почти идеальный герой. Он и должен, наверное, казаться символом загадочности. Отметим, однако, что столь распространенный среди романтических героев мертвенно-бледный цвет лица в данном случае имеет вполне конкретное обоснование: Дантес долгие годы провел в темной подземной камере замка Иф. Да и упоминание о свойственных южанам маленьких руках и ногах диктуется отнюдь не романтической традицией, а, скорее всего, собственными наблюдениями. Конкретность деталей и обоснованность необычности внешнего вида героя делают его живым.

Не обошлось в его описании и без провиденциальной логики. Ведь много страдавший и странствовавший, но не замаравший своей совести Монте-Кристо выглядит моложе своих лет. Это поначалу сбивает с толку узнавшую его Мерседес. Она пытается убедить себя в том, что обозналась.

«— А сколько ему может быть лет? — спросила Мерседес. (…)

— Лет тридцать пять, тридцать шесть.

— Так молод! Не может быть! — сказала Мерседес, отвечая одновременно и на слова Альбера, и на свою собственную мысль» (Ч. III, III).

А вот трижды предатель граф де Морсер выглядит старше своего возраста.

«Это был мужчина лет сорока пяти, но на вид ему казалось по меньшей мере пятьдесят; его черные усы и брови выглядели странно в контрасте с почти совсем белыми волосами, остриженными по-военному; он был в штатском, и разноцветная ленточка в его петлице напоминала о разнообразных пожалованных ему орденах. Осанка его была довольно благородная» (Ч. III, III).

Теперь взглянем на олицетворение правосудия, г-на прокурора де Вильфора, душа которого хранила немало постыдных тайн.

«Королевский прокурор вошел в комнату тем же степенным размеренным шагом, каким входил в залу суда: это был тот же человек, или, вернее, продолжение того самого человека, которого мы некогда знали в Марселе как помощника прокурора. Природа, всегда последовательная, ничего не изменила и для него в своем течении. Из тонкого он стал тощим, из бледного — желтым; его глубоко сидящие глаза ввалились, так что его очки в золотой оправе, сливаясь с глазной впадиной, казались частью его лица; за исключением белого галстука, весь остальной его костюм был совершенно черный, и этот траурный цвет нарушала лишь едва заметная красная ленточка в петлице, напоминавшая нанесенный кистью кровяной мазок» (Ч. III, X).

Перейдем в другое сословие. Перед нами бывший портной Кадрусс в не самую худшую пору своей жизни, когда он был хозяином, пусть убогого, но собственного трактира и еще не успел побывать на каторге: