Георгий Адамович - «Я с Вами привык к переписке идеологической…»: Письма Г.В. Адамовича В.С. Варшавскому (1951-1972)

Насчет Сирина — спорить больше не будем (как и насчет Марка Александровича). Вы правы — м. б., Сирин и гений, но как будто гений с Сириуса, а не с Земли, где находится все то, что мне интересно и дорого. А вот о том, как и почему бывают одушевлены пейзажи — вопрос другой, много более занимательный. Пейзажи — что! Закаты бывают такие, что почти можно перевести на наш язык, о чем они. Не знаю, я ли лично особенно чувствителен к вечернему небу, но мне кажется, что именно оно — чудо и какое-то знамение природы. Я помню в России, на севере, такие закаты, о которых и сказать нечего: в них было все, и притом именно то, что человек пытается сказать в музыке и стихах. Откуда это?

Будем надеяться, что это не наше обольщение, что действительно откуда-то. Но закаты странно совпадают со всегда потрясающей меня маркионовской (и до него, у греков) теорией, что наш мир — злой, не настоящий, и что истинный Бог зовет нас из него к себе [76]. Се qui [77]совпадает и с Евангелием, в очень многом. Вот еще о Поплавском, мимоходом: он оттого и царь над всеми бытовиками, что у него всегда есть этот зов, этот голос. Если бы чуть-чуть погуще был у него быт, сквозь который зов слышен, он был бы кандидатом в первые русские писатели. Жаль, что мало сопротивления, мало прорыва: музыка все-таки слишком легко ему дается.

Ну, mon petit, довольно quasi-философской болтовни. Насчет пейзажей и всего прочего есть статья, довольно замечательная, у Вл<���адимира> Соловьева, кажется называется «Смысл красоты» или «Значение красоты», что-то в этом роде [78]. Соловьев на все эти темы имел редкий слух и чутье, хотя и доказывал вещи иррациональные с той же рассудительностью, как гимназический учитель доказывает на доске теорему.

Я пребываю в Ницце. Не жарко, но солнце и синее небо, а всюду льют дожди. По мере сил развлекаюсь, и все думаю, когда бес из ребра у меня выскочит. Пора бы, как будто!

От Рейзини получил сейчас очень милое письмецо. Но в Ваши края я попаду едва ли.

До свидания, cher ami. A quand? [79]Пишите.

Ваш Г.А.

104, Ladybarn Road Manchester 14 19/I-54

Дорогой Владимир Сергеевич

Я поджидал сегодня Вашего ответа насчет «Комментариев» [80], но не получил еще. А между прочим, «Ком<���ментарии>» почти написаны, я засел за них в последние три дня и все, что думал, записал, теперь только «отстукать» надо и кое-что добавить. Пошлю, значит, не к 1-му, а дней на 5–6 раньше [81]. Они вышли длинные, но одно за другое внутренне (не внешне) держится, и выбрасывать ничего нельзя бы.

Теперь о мыслях. Я очень люблю Ваши письма, и это отчасти моя «отрада», т. к. с Вами, одним из немногих, можно вести разговор, и сквозь Ваш усталый тон я всегда чувствую больше какой-то бодрости (не совсем то слово), чем у присяжных добрячков. Спасибо за письма. Но при моей задержке с ответами Вы, вероятно, забыли, о чем писали. Ну, ничего. Писали Вы о статье моей «неужели кончилось?» [82]Я сам знаю, что кончилось, «неужели» было только риторическим. А отчасти это даже мне приятно, по самолюбию: «мы» были не такие, как нео-чумазые, и когда-нибудь «нас» вспомнят добрым словом. Все это спорно, туманно, грустно, и все упирается в единственный человеческий вопрос: есть ли что-нибудь за? Если есть, мы были правы. Если нет, и нет надежды пробить стену, если дыра и идиотская игра бессмысленных «космических сил», то не прав никто, и уж скорей они. Вот я был в Ницце на Рождество, и беседовал с Алдановым. Он — много лучше, умнее, глубже, чем о нем говорят (и, пожалуй, кажется по его романам). Он уверен совершенно, что дыра, стена и бессмыслица. На меня его уверенность, со стоически-благородным оттенком, произвела впечатление. Я все-таки думаю и надеюсь, даже чувствую, что ему предстоят на том свете сюрпризы.

Bon, довольно философии.

Вы спрашиваете о моей встрече с Карповичем. Было это полтора года назад, летом, в той же Ницце. Сначала встретились в кафе, с тем же Алдановым. Карпович при мне приглашал в «Нов<���ый> ж<���урнал>» Сабанеева [83](музык<���ального> критика), не сказав мне насчет журнала ни слова. Но был он крайне любезен, и как-то сам мялся от происходящей неловкости, а уж Алданов весь стул под собой изъерзал. Потом мы обедали с Карповичем у Алдановых. Мило, любезно, умно, культурно, все, что хотите: вышли вместе, а я с чего-то сказал, что мне «в другую сторону» — и с ним распрощался. Вот все. Больше я его не видел. Он мне скорей понравился, и есть в нем что-то естественно-скромное, чего могло бы и не быть.

Что «Опыты»? Поддержите дух Гринберга и самолюбие его! Надо чтобы они были, а в Париже насчет этого никто не уверен. Entre nous [84], «Опыты» могут погибнуть от Вейдле [85], совсем неудобочитаемого, особенно в больших дозах. Это утверждает Кантор, и доля правды тут есть. Я советовал Гринбергу пригласить Маклакова [86]. Это все-таки лучше многого, как он ни стар, и разбавит эстетическую настойку «Опытов», очень все-таки чувствуемую. Отчего Вы так скупы сами? Хоть бы советовали Г<���ринбергу>, как вести журнал, если сами не пишете: конечно, хорошо, что он упирается от ди-пи и всякого хамства, но налет же-ман-футизма сбавляет этому анти-дипизму цену.

До свидания, дорогой друг. Простите, письмо хотел написать связное, а вышло на редкость бестолковое. Я бы с Вами поговорил с удовольствием не только о Плотине и конце света, но и о всяких житейских развлечениях, к которым все еще ненасытен. И знаете, я думаю, что ничего в этом плохого нет: что бы ни было там, всего здешнего там не будет, и надо же Господу Богу показать, что и здесь нам многое нравилось! Выразил я это глупо, а мысль правильная.

Отчего Вы так устаете на службе? Как вообще живете? Что-то хорошее, слышал я, написали — что и для кого? [87]Je vus aime bien [88], честное слово! Всегда очень рад Вашему письму.

Ваш Г. Адамович

104, Ladybarn Road Manchester 14 28/I-54

Дорогой Владимир Сергеевич

Я отправил Гринбергу «Комментарии» дня три-четыре тому назад и очень его просил прислать корректуру [89], с обещанием вернуть ее par retour du courrier [90]. Если Вы его видите, повлияйте на него в этом смысле. Только автор видит некоторые опечатки, а я от них страдаю почти физически. Но это к Вам — не просьба, я Вас и так уже просьбами одолел, а так, «дельце», при случае, если Гринберга Вы видите. Но, кстати, есть и другое дело: он обещал поместить в № 3 стихи Эвальда, т. е. Кантора [91]. Не знаю, известно ли ему, кто это Эвальд. Должно у него быть 6 стихотворений, а то и больше. Мих<���аил> Львович, кажется, очень ждет их появления, а я боюсь, что Гринберг их отложит. Конечно, тут нужно бы деликатно разузнать, печатает ли он эти стихи и весь ли цикл. Стихи хорошие, лучше доброй половины тех, которые Иваск набил в свою антологию [92]. Конечно, они бледноваты и сдержанны, но «что-то» в них есть, как есть и в нем самом. По нашей общей к нему симпатии надеюсь, Вы за него заступитесь, в случае если будет надобность.