Дмитрий Кленовский - «…Я молчал 20 лет, но это отразилось на мне скорее благоприятно»: Письма Д.И. Кленовского В.Ф. Маркову (1952-1962)

Ну хватит. Перейду к делам семейным. Посылаю Вам новейший снимок, сделанный с нас этим летом Глебом Струве на балконе нашей комнаты в старческом доме. Снимок этот — образчик того, сколь обманчива бывает внешность: жена на ней во время краткого пребывания дома между двумя операциями. Она удивительно умеет владеть собой и скрывать свои боли и недуги. Сейчас она с трудом выкарабкивается из очередной сердечной неприятности.

Иваск до меня еще не добрался, обещает после 5 сент<���ября>. Но магнитофон его сломался, т<���ак> ч<���то> «увековечить для потомства» меня нечем. Предлагает подвергнуться этой операции в Америк<���анском> комитете в Мюнхене. Но мне съездить туда накладно, да и всей этой затее я не придаю значения.

Чиннов подготовляет к печати второй сборник стихов [254], но выходит ли он в «Рифме» или в издании автора — не знаю.

Мой хороший знакомый из Швеции, побывавший в Ленинграде и посетивший там в больнице Ахматову, писал мне, что она очень сердита на Г. Иванова за его «Петербургские зимы» (вероятно, потому, что там много вранья) [255]. Остальное из его с нею разговора было напечатано в русской зарубежной прессе [256]и Вам, вероятно, известно.

Мои отношения с «Н<���овым> ж<���урналом>» (точнее, с Гулем) восстановились, и новые мои стихи пойдут в № 61 [257]. Будут они и в № 5 «Мостов» [258].

Как В<���аше> самочувствие? Слышал от Глеба Петровича, что Вы хвораете. Рано Вам болеть, лечитесь хорошенько, не запускайте! Наилучшие на этот счет пожелания! Дайте о себе знать!

Искренне Ваш Д. Кленовский

10 июня <19>61 г.

Дорогой Владимир Федорович!

Получил Ваше письмо. Хлопоты и неприятности с переездом — это еще туда-сюда. А вот почему Вы «не верите в себя»? Еще в предыдущем, прошлогоднем, письме Вы жаловались, что новая (почему именно новая?) эмиграция Вас не признает. Почему Вы так думаете? Признание Ваше, по-моему, всеобщее. «Гурилевские романсы» создали Вам в свое время имя и удержали его за Вами, несмотря на то что Вы уже много лет стихов не публикуете. Унывать, по-моему, никак не следует, но если Вы хотите сохранить свое имя как поэта. — надо, конечно же, писать стихи. Жить процентами со старого поэтического капитала трудно.

Не знаю, удастся ли мне вообще познакомиться с Вашей статьей [259]в № 2 «Воздушных путей». Для покупки они слишком дороги, а сумею ли их где раздобыть — не знаю. Между тем тема статьи (как я слышал: о свободе в поэзии?) меня особенно интересует. Мандельштам тоже чрезвычайно меня интересует, я его люблю.

Очень порадовало меня сообщение Н.Н. Берберовой, что летом выходит издаваемый ею сборник стихов Ходасевича на 240 страницах [260]. Думаю, что Вы его почти не знаете, и в свою очередь интересуюсь, какое он произведет на Вас впечатление. О планах издания в очень полном виде Гумилева [261]и Волошина [262], Вы, вероятно, слыхали.

Мы с женой живем по-старому: донимают нас (и постепенно все сильнее) разные наши хронические недуги. Разница только в интенсивности болей, а без них вообще дня не проходит.

Думаю к Рождеству издать новый сборник. Стихов для него, и притом с отбором (с моей точки зрения, конечно), достаточно. Деньги на это дело опять дают заимообразно мои друзья. Но беспокоит меня вопрос распространения книги, чрезвычайно для меня важный, ибо «меценаты» мои — люди весьма слабого достатка, и нужно побыстрее вернуть им долг. Раньше меня в этом отношении всегда выручал Родион Березов, продававший безвозмездно от 100 до 150 экз. каждой книги. На этот раз он забастовал под тем предлогом, что уходит на пенсию и на покой, но дело, конечно, не в этом: ему как убежденному баптисту, а следовательно, и тем кругам, где он распространял мои книги, не подходит мое миропонимание, он уже не раз мне за это выговаривал. Я даже было думал в связи с «исчезновением» Березова вообще отказаться от издания книги, поскольку расплата с кредиторами оказалась под большим сомнением, но, узнав об этом, кое-кто из добрых моих знакомых в USA вызвался мне помочь и по мере сил заменить Березова. Решил поэтому рискнуть.

Посылаю снимок, сделанный с меня знакомым фотографом-любителем этой весной. Волос все меньше, морщин — все больше… Поджидаю к себе летом Ржевских и еще кое-кого.

Как Вы относитесь вот к такому вопросу: Берберова недавно писала мне, что она за последние годы «пережила большой кризис» и теперь «совсем иначе судит о поэзии». Рифмы для нее в новой поэзии «не звучат», а старой она их может «только прощать». «Ради рифм (пишет Б<���ерберова>) русская поэзия стала не тем, что обещала быть». «В русской поэзии (продолжает она) есть старая безрифменная традиция, которую почти никто не чувствует. Таких людей, как Семена Боброва (??? — Д. К.) и других прекрасных поэтов XVIII века, не только забыли, но раз навсегда обругали, а между тем какое в них великолепие!» Акмеисты, по мнению Б<���ерберовой>, «не состоялись» именно потому, что «в форме были реакционнее символистов. Внутри строки почти ничего не было сработано, все приносилось в жертву рифме, которая стучала себе и стучала, глуша все остальное». «Белые стихи (заканчивает Б<���ерберова>) для меня сейчас отрада дней моих суровых». Эти мысли (как пишет Б<���ерберова>) будут отчасти в ее статье о задачах критика [263], которая идет в № 64 «Н<���ового> ж<���урнала>» — что Вы на все это скажете? Мне представляется, что стихи белые и стихи рифмованные могли бы мирно «сосуществовать», и стирать последние с лица земли нет надобности. Душа некоторых стихов может жить только в белых стихах, других — не может в них воплотиться. Я не против белых стихов, но полагаю, что подлинная стихия русской поэзии — рифмованная, хотя бы уже потому, что ни в каком другом языке нет такого богатства рифм и такого пиршества ассонансов. Потому-то белые стихи прививаются хуже всего в русской поэзии, в то время как в других они стали повседневностью. Притом белые стихи в современном их на Западе проявлении лишились не только рифм, но и ритма и тем становятся почти вне поэзии, изменив ритмической магии стиха.

В издающемся в Бразилии эзотерическом журнале «Звоны Китежа» была статья с оценкой моей поэзии именно с этой точки зрения [264], и таким образом внимание впервые было сосредоточено на основной, на мой взгляд, теме моей поэзии. Если интересуетесь — дайте знать, могу прислать в копии на прочтение.

Сердечный привет!

Д. Кленовский

2 июля <19>61

Дорогой Владимир Федорович!

Письмо Ваше получил. Сердечное спасибо за доброе намерение помочь в распространении будущей моей книги! Если не подведет Никита, выйдет она, вероятно, сразу же после Рождества. Спасибо и за намерение побудить Гринберга прислать мне № 2 «Возд<���ушных> путей». Его, конечно, никто к этому не обязывает, тем более что он заплатил мне (кажется, единственному изо всех авторов) за стихи в № 1.