Дмитрий Старков - Жанр исторической робинзонады: эволюция образов прошлого, настоящего и будущего в период 2007-2012 гг.

«Прожив в этом мире первые полгода, я с некоторым удивлением заметил, что в качестве родного дома он нравится мне куда больше, чем свежепокинутый. А уж любой новосел не даст мне соврать — даже если в новом жилище и есть все необходимое (чего не бывает), то как минимум оно расположено не в том порядке и требует перестановки. Вот я и начал — сперва потихоньку, с авиации…

Мало того, что самолеты всегда были одним из моих увлечений, так это еще был и достаточно быстрый путь для обретения Гошей [т. е. Великим Князем Георгием — Д. С.] политического веса — общество теперь воспринимало его не только как одного из великих князей (а более информированные — и одного из самых богатых людей России), но в основном как покорителя пятого океана, нашедшего инженера Найденова и с его помощью открывшего человечеству дорогу в небо». [25, с. 12]

Личность автора в цикле «Кавказский принц» не проявляется никак: в отличие от цикла «Отрок», здесь отсутствуют даже редкие авторские отступления. Этот факт вкупе с биографией автора, в основных чертах повторяющей биографию его героя, позволяет предположить, что герой является протагонистом автора и выразителем его взглядов.

«Сектант» К. Костинова кардинально отличается с этой точки зрения от «Отрока» и «Кавказского принца». Здесь автор намеренно дистанцируется от личности главного героя. На это с самого начала указывает описание личности героя, дающееся с точки зрения постороннего человека, все о герое знающего и зачастую не одобряющего его образ мысли и действия. Кроме этого, завершение описания личности героя как нельзя лучше демонстрирует читателю, что герой отнюдь не является протагонистом автора — автор берет на себя роль наблюдателя-экспериментатора, поместившего героя в определенные условия и предлагающего читателю присоединиться к наблюдениям: «Кому нужен человек, не делающий ничего и всю жизнь плывущий по течению? И еще… Что он будет делать, если попадет в водоворот?» [23, с. 19] На наш взгляд, этот подход выбран автором не случайно: привнося в историческую робинзонаду элемент романа воспитания, он не исключает того, что многие читатели могут узнать в главном герое свои собственные черты (это тем более вероятно, что герой, как и любой герой исторической робинзонады, легко опознается как один из множества подобных ему, т. е. никоим образом не является исключительной, выдающейся личностью). Это вплотную приближает нас к рассмотрению характерных для исторической робинзонады приемов, направленных на самоотождествление читателя с героем.

Отождествить себя с героем цикла «Отрок» читателю легко потому, что образ героя подразумевает отсутствие большого количества знаний и умений (современный робинзон — вовсе не универсал, подобный робинзонам XIX–XX вв.; как правило, он — узкий специалист) при большом объеме общих, неконкретных сведений. Так, «изобрести» косу-литовку герою помогает не умение изготовить ее или пользоваться ей. «Изобретение» строится на общем представлении о косе-литовке, имеющееся у любого из читателей благодаря кинофильмам и книгам, и лишь небольшой доле специальных знаний, полученных случайно.

«…совершенно неожиданно для Мишки оказалась востребованной его идея с косой-литовкой. Лавр зазвал Мишку в кузницу и начал расспрашивать о подробностях. Мишка, как мог, отвечал, а на следующий день уже строгал ручку и благодарил Бога за то, что однажды из чистого любопытства поинтересовался тем, как устроена рогулька (или как там она называется) за которую держится одной рукой косарь . [выделено мной. — Д. С.]

Экспериментировать тоже пришлось на себе, натирая кровавые мозоли и, то загоняя лезвие в землю, то впустую промахивая им в воздухе» [16. С. 113].

Главный герой Е. Красницкого — специалист в технологии управления, поэтому совершенно закономерно то, что особое внимание уделяется не его «изобретениям», а их внедрению в обиход. Внедрение описывается подробнее всего. Например, при появлении мысли о пасечном пчеловодстве герой размышляет вовсе не о технических трудностях.

«Теперь весь вопрос в том, как идею „продать“. Просто так дед может опять не дослушать, а по второму разу к нему и вообще не подступишься. Спокойствие, сэр, только спокойствие! Вы кто? Управленец или прачка? Управлять можно двумя способами: принуждением и манипуляцией. В вашем распоряжении имеется только второй. Что такое манипуляция? Попросту говоря, создание условий, когда управляемому кажется, будто он действует по собственной воле или в собственных интересах. Вот и попробуем подвести деда к нужным выводам так, чтобы он этого не заметил. Вперед, сэр Майкл, Вас ждут великие дела!» [16. С. 87]

Далее следует подробное описание внедрения идеи при помощи манипуляции, объем которого намного превышает объем описания ее возникновения. [16. С. 87–90]

В отличие от героя Е. Красницкого, робинзон А. Величко является робинзоном-универсалом. На протяжении всего цикла он проявляет как недюжинные познания в различных областях техники, так и блестящие организаторские способности, вовсе не присущие среднему читателю. Самоотождествлению читателя с героем способствуют, на наш взгляд, два фактора. Во-первых, это общий «несерьезный» тон текста, выдержанный на протяжении всего цикла и выгодно оттеняемый серьезностью использованных в тексте псевдодокументальных фрагментов (дневниковых записей второстепенных персонажей, фрагментов судовых бортжурналов, газетных статей и т. п.). Несерьезность тона повествователя — главного героя цикла, от лица которого ведется повествование — усугубляется обилием сниженной лексики и грубых шуток, не отличающихся оригинальностью (т. е. заведомо знакомых подавляющему большинству читателей). Вторым фактором, способствующим самоотождествлению читателя с главным героем, является масштаб деятельности дяди Жоры — его инициативы распространяются не только на Российскую Империю, но и на весь мир, отчего происходящее приобретает еще более несерьезный оттенок, становясь похожим на стратегическую компьютерную игру. Играющий в подобную игру делает примерно то же самое, что и дядя Жора, и точно так же не несет ответственности за свои действия: какими бы они ни были и к чему бы ни привели — это всего лишь игра. Подобно компьютерной игре, текст как бы приглашает читателя на время воплотиться во всемогущую и всеведущую личность, лучше всех в мире разбирающуюся во всех возможных вопросах, от управления государством до литературы и искусства, и читатель охотно принимает приглашение.

Сергей Вышинский из романа К. Костинова, на первый взгляд, никак не способен вызвать в читателе желание самоотождествиться с ним. Однако этот герой обладает столь большим количеством широко распространенных признаков, что большинство читателей легко узнают в нем себя — пусть и с некоторыми оговорками. Признаки эти перечисляются на первых же страницах романа: «вечный середняк» (т. е., как и большинство читателей, ничем не выделяется из толпы), посредственно окончил школу и ВУЗ, причем последний — только затем, чтобы избежать призыва в армию, любитель фантастики (в основном — фэнтези) и ролевых игр… Перечень этот можно продолжать и далее, однако даже названных признаков вполне достаточно для того, чтобы многие читатели узнали в главном герое себя — пусть даже помимо собственной воли. Нельзя не отметить и еще одну особенность романа «Сектант»: опровергая «общепринятые» представления о жизни в СССР 1925 года, автор почти с самого начала делит своих читателей на два лагеря: тех, кто, вместе с главным героем, не знаком с историческими реалиями, не знакомыми главному герою, и тех, кто хотя бы отчасти знаком с ними и, таким образом, имеет возможность отождествить себя не с героем романа, но с самим автором, который, в отличие от своего героя, «знает, как все было на самом деле».