Борис Романов - Вестник, или Жизнь Даниила Андеева: биографическая повесть в двенадцати частях

Благодаря главным образом дядюшке, который в юности хотел стать музыкантом, но по воле отца стал врачом (по семейной традиции старший сын должен был унаследовать профессию), в доме жил

"дух музыки". Этот дух, как бы не сопротивлялся музыкальным урокам племянник, овеял его детство и остался в нем навсегда.

Все Добровы были очень музыкальны, сестра доктора, Софья Александровна, стала органисткой. По крайней мере, вагнерианство Даниила начиналось под воздействием дядюшкиного. И знаменитые музыканты в доме Добровых бывали, в нем играл Скрябин, пел Шаляпин.

Шура Доброва была уже взрослой, она училась в драматической школе, у нее были свои друзья и подруги — Алла Тарасова, с которой она участвовала в кружке "Зеленое кольцо". Как вспоминала о ней, тогдашней, Ирина Муравьева, — "Шура была очень интересной барышней, с претензиями на оригинальность. Например, чтобы ее лоб казался выше, несколько выбривала волосы надо лбом. Шокировала соседей и родителей тем, что танцевала танго: "Знаете, Шура Доброва танцует т — а–н — г–о…" Тогда считали, что это наполовину неприличный танец" [41] Цитируется по: Ройцына О. Письма из детства // Архив А. А. Андреевой. . Красавица Шура, высокая, стройная, с темными косами до колен, актрисой не стала — не могла преодолеть боязнь сцены.

Судя по рисункам Даниила, Добровым вскоре после революции пришлось потесниться, хотя семья была многолюдной. Из девяти комнат у них осталось три, квартира стала коммунальной. Но в тесноте жила вся Москва. Петроградец Чуковский после поездки в столицу заметил, что "в квартирах особый московский запах — от скопления человеческих тел" [42] Чуковский К. Дневник. 1901–1929. М.: Сов. писатель, 1991. С. 238. . Кабинет Филиппа Александровича стал жилой комнатой, хотя рояль стоял на прежнем месте. Комнату, в которой жил Даниил, разделила занавеска. Здесь устроили Ирину Кляйне.

Сестра Елизаветы Михайловны, Екатерина Михайловна, после того, как ее мужа, Николая Степановича Митрофанова, как врача мобилизовали, из Нижнего Новгорода все чаще приезжала к Добровым. У них жил ее сын, Арсений. В 19–м пришло известие, что муж умер от тифа. Так она у сестры и обосновалась. А в 23–м поселилась у них и Феклуша, монахиня Новодевичьего монастыря, оставшаяся без крова. Весной 22–го настоятельницу монастыря игуменью Веру и еще несколько клириков арестовали и отдали под суд, монастырь закрыли.

С лета 17 года и почти до Шуриного замужества у Добровых жила ее подруга Эсфирь. В тетради Даниила есть стихотворение, посвященное "Эсфирюшке" — "Гимн Венере". Под ним дата 6–7 ноября 1918 года. Строчка "Красавица вечера, ты блестишь в небесах!" или эпитеты "Опалово — яркая, жемчужно — прекрасная", хотя и относились к утренней звезде, должны были ей польстить, по мнению щедрого автора. В 22–м Добровы приютили сироту, старшую дочь умершего от чахотки сибирского священника — Фимочку. Мать ее умерла раньше, на пути в Москву от тифа, оставив восьмерых детей.

Над ними, на втором этаже, живут некие Михно. Об этом мы узнаем из рассказа в рисунках "Водопад в миниатюре": "Я сплю". "Внезапно ночью от Михно начинает течь". "Наконец я не выдерживаю и ставлю таз". "Но можете себе представить мой ужас, когда об таз капает все громче!!!"

Даниил был самым младшим, его все любили, баловали. И, по крайней мере, пока послереволюционная действительность не сделала жизнь семьи трудной, детство было счастливым. По воспоминаниям Аллы Александровны Андреевой, "… он благодарил за это Бога до последних дней и помнил много веселых и забавных эпизодов из своего детства. Например, к Дане приходил домашний учитель, который установил две награды, вручавшиеся в конце недели за успехи в учении и поведении. Вручались — одна буква санскритского алфавита и одна поездка по Москве новым маршрутом — сначала конки, а потом трамвая. Санскритские буквы околдовали мальчика любовью к Индии, а поездки по Москве укрепили врожденную любовь Даниила к родному городу" [43] ПНР. С. 28. .

Ирина и Татьяна Муравьевы, подруги детства Д. Л. Андреева 1913

Из его тетради мы узнаем о семейных увлечениях, это — бильбоке, серсо, крокет, пасьянс.

Бывало, что летние месяцы он проводил вместе с семьей друзей Добровых — Муравьевых, у их бабушки, в селе Щербинино в 14 верстах от Твери. Даню к ним отправляли вместе с Ольгой Яковлевной. Приезжал к ним и Саша Добров, рослый красивый гимназист, которого Николай Константинович шутливо величал бароном Брамбеусом. Детская дружба Даниила с сестрами Муравьевыми осталась навсегда.

Даниил часто влюблялся. Одной из первых избранниц была шестилетняя Ирина Муравьева, которая, конечно, об этом и не подозревала, а Даниил хотел на ней, когда вырастет, жениться, она его устраивала, как, смеясь, вспоминал он через годы. О другой влюбленности рассказано в стихах:

В 1917–м Даниилу исполнилось одиннадцать лет. Революционные события он воспринимал не только из взрослых разговоров, жизнь быстро менялась, сегодняшние события мгновенно заслоняли вчерашние. В октябре на московских перекрестках горели костры, толклись вооруженные люди. Во время восстания юнкеров их тихий переулок оказался под огнем, рядом, на Пречистенке, размещался штаб Московского военного округа. По Москве слышалась стрельба, усиливавшаяся к ночи, ухали пушки. В Кремле верхушку Беклемишевской башни снесло снарядом, на Спасской разворотило часы, в Успенском соборе зияла пробоина, зацепило один из куполов Василия Блаженного… Всюду по уже чуть тронутой снежком ноябрьской Москве встречались следы боев: разбитые стены, выбитые окна. На улицах мелькали хмурые фигуры солдат. В разговорах раскатистую фамилию Керенского сменили резкие — Ленин, Троцкий.