Борис Романов - Вестник, или Жизнь Даниила Андеева: биографическая повесть в двенадцати частях

У Кемницев он читал стихи. Читал друзьям, стихи его любившим, многое понимавшим, прошедшим той же дорогой. "Даниил читал там "Рух", — вспоминала жена поэта. — Слушали Верочка, Кемницы и кто-то из их торжковских друзей. Даниил вообще читал свои стихи хорошо, но в тот раз — поразительно хорошо.

Я его потом спросила:

— В чем было дело? Ты читал настолько хорошо, что надо запомнить почему, чтобы ты всегда так читал.

А он, смеясь, ответил:

— Понимаешь, я чувствовал, что один из слушателей сопротивляется изо всех сил, не хочет слушать, принимать, и у меня появилось чувство, что я должен его перебороть. Потому так и читал" [582] Там же. С. 288. .

Он не мог не читать стихи друзьям. Как и прежде, это не были большие сборища — три — четыре человека.

После тюремной неподвижности жизнь стала скитальческой. Поездки в Торжок дались нелегко. Встречи с давними друзьями требовали сил. За три недели он многих повидал, успел натолкаться в электричках, натрястись в автобусах.

Но и о вчерашних друзьях он не забыл. 11 мая написал жене Гудзенко, стараясь узнать о его судьбе — предстоял суд — и сообщил о своей: "За два коротких месяца жизни с Вашим мужем я его искренно полюбил, глубоко уверовал в его замечательное дарование и буду с тревогой, беспокойством и надеждой следить за дальнейшими этапами Вашей с ним общей борьбы за справедливое решение его дела" [583] Письмо Г. Л. Гудзенко 11 мая 1957. .

Написал Курочкину, оставшемуся досиживать, получив от него письмо и фотографию с надписью "На память дорогому Даниилу Леонидовичу" с незабвенным обозначением места: "Владимир — областной".

В мае стараниями Парина Андреева положили в больницу Института терапии. С собой он взял книги, подаренные Иваном Алексеевичем Новиковым. На книге стихов тот написал: "Когда-то надписывал книжку Вашему папе — Леониду Николаевичу Андрееву, а ныне Вам — его сынку…" В письме из больницы он благодарил старого писателя за участие: "Дорогой Иван Алексеевич, до сих пор не удалось навестить Вас после десятилетнего промежутка: лежу в больнице и подвергаюсь пока не столько лечению, сколько всевозможным исследованиям и обследованиям. Диагноз не очень благоприятен: стенокардия, атеросклероз аорты и мн<���огое>другое.

Горячая благодарность Вам за все, и в частности — за стихи. Только что (здесь, в больнице) прочитал "Писатель и его творчество". О наших "вечных спутниках" никогда не устаешь читать новое и новое, а тем более — не сухое исследование, а настоящую творческую работу, согретую таким сердечным теплом.<���…>

Жена мечтает к 1 июля увезти меня отсюда на Оку, в деревню, в красивые есенинские места, славящиеся к тому же дешевизной жизни. А к осени решится окончательно и мое дело в пленуме Верховного Суда. И думаю, к тому времени отпадут все внешние и внутренние препятствия, тормозящие мою поездку к Вам.

Еще раз сердечное спасибо за Вашу поддержку, которую я чувствовал несколько раз в жизни — даже в такие минуты, когда Вы сами не сознавали, что ее оказываете" [584] Письмо И. А. Новикову 31 мая<19>57. .

В больнице его почти каждый вечер, один за другим, навещали друзья. На больничной территории, в глубине, он облюбовал скамейку. Туда все и приходили. Татьяна Морозова, как всегда, выполняла его поручения, тем более, что на жену свалились все неисчислимые житейские заботы. Появились Ивашев — Мусатов, Зоя Киселева. И еще — Зея Рахим, приехавший из Грузии. В октябре он отправился вместе с Гогиберидзе в Махарадзе, оттуда перебрался в Рустави, но не прижился и там. В мае, поселившись на подмосковной станции Правда по Ярославской дороге, Рахим объявился в Москве и с помощью Парина нашел заработок — научные переводы с японского.

Повидался с Галиной Русаковой. "В воскресенье была Галя, — сообщал он Морозовой. — Но народу, ради праздничного дня, привалило столько, что мы в саду сидели на лавочке так: слева от нас — 3 посторонних человека, справа — 2.0 многом ли можно поговорить в такой обстановке?" [585] Письмо Т. И. Морозовой 11 июня 1957. И писать здесь почти не удавалось: "Я редко скучаю. Скучаю только тогда, когда окружающая обстановка или нудная работа не дает делать того, что я считаю в некотором роде моим долгом, моим делом, оправданием существования. А сейчас именно так. В палате шумно, бестолково и заниматься нельзя ничем.<���…>Нетерпение, с которым я жду выписки отсюда и отъезда в Копаново, возрастает с каждым днем и часом. Я уверен, что в этой обстановке и поправка пойдет быстрее. Главное — природа, свобода и покой. И чтобы Алла была рядом" [586] Там же. .

Из больницы его выписали 22 июня утром. Диагноз не утешал: последствия инфаркта миокарда, стенокардия, атеросклероз аорты. Впрочем, нового о своем состоянии он узнал немного. Осталась надежда на одно лекарство — природу, и Андреев рвался из Москвы. В тот же день, сев отвечать на письма, писал Ракову. "На днях мы с Аллой уезжаем, наконец, в деревню, на Оку (в Рязанскую обл<���асть>, недалеко от есенинских мест), на 2 месяца. Буквально — уедем в считанные дни и часы: стосковался я о природе нестерпимо, да и вместе с женой мы еще как следует не пожили вместе из-за сутолоки первого месяца и из-за моей больницы. Она измучена до предела, т. к. последний период перед моим возвращением оказался для нее особенно тяжелым" [587] Письмо Л. Л. Ракову 22 июня 1957. .

В предотъездные дни он успел побывать в Кремле: "Впечатление огромное и глубокое, хотя ни в Грановитую, ни в Оружейную мы не попали. А интерьер Василия Блаженного! Чудо!" [588] Письмо Л. Л. Ракову 6 июля 1957.

Пришло известие о суде над Родионом Гудзенко, получившем пять лет лагерей по 58–й статье. Такого исхода дела Андреев никак не предполагал и писал оставшейся с полугодовалым сыном жене Гудзенко: "Насколько я понимаю, оснований для подобного приговора нет и, конечно, надо упорно бороться, чтобы допущенная несправедливость была исправлена. В современных условиях такое исправление вполне реально" [589] Письмо Г. Л. Гудзенко 22 июня 1957. . Но "исправлений" не предвиделось — Гудзенко ждал Дубровлаг.

Хорошая весть пришла о Шатове — больного старика освободили.

За день до выписки из Института терапии, 21 июня, состоялся пересмотр андреевского дела и отмена обвинения Пленумом Верховного Суда СССР. Известие пришло позже, накануне отъезда. Теперь он мог прописаться в Москве. Но заняться этим решили осенью. Во — первых, нужно получить справку о реабилитации. Во — вторых, на Москву надвигался Всемирный фестиваль молодежи и студентов, за месяц до него начались проверки неблагонадежных, высылки за 101–й километр. И 1 июля в десять вечера на Южном речном вокзале у Данилова моста Андреевы сели на теплоход и поплыли в Копаново.