Борис Романов - Вестник, или Жизнь Даниила Андеева: биографическая повесть в двенадцати частях

У Даниила Андреева с каждым из Левенков сложились свои отношения, но глубокая дружба у него была именно с главою семейства. Стихи, ему посвященные, в тюрьме он озаглавил "Памяти друга", думая, что того давно нет в живых. В стихах сказано о главном, что сблизило их, о мистическом мироощущении и поэтическом понимании природы. Даниил Андреев всегда отличал людей с чувством мистического, сразу становившихся ему особенно близкими.

"Нам свои стихи он читать стеснялся, но охотно читал их отцу" [156] Кузькин С. Пасин В. "…По зеленым певучим дорогам": Трубчевский край в жизни и творчестве Даниила Андреева. Брянск: Грани, 1996. С. 24. , — вспоминала Лидия Протасьевна об Андрееве. Любовь к поэзии сближала. С Протасом Пантелеевичем он бродил по берегам Неруссы, беседовать они могли "о неизвестной людям музе", не замечая времени, до утра.

Детей в многочадной семье было восемь [157] Евгения (1899/19007–1975 или 1976), Всеволод (1906–1985), Анатолий (1909–1997), Лидия (1911-?), Олег (р. 1915), Зинаида, Ольга, Игорь (1921–1950). : четверо сыновей, столько же дочерей. Все унаследовали и отцовскую жизнестойкость, и любовь к искусству. Подружился Даниил со старшим сыном Протаса Пантелеевича — Всеволодом, его ровесником [158] Левенок В. П. См. о нем: ЧубурА. А., Поляков Г. И, Наумова Н. И. Трубчевский самородок: К столетию со дня рождения Всеволода Протасьевича Левенка. Брянск, 2006. . Всеволод вначале пошел по отцовской стезе, стал художником, но страсть к истории, вернее, к археологии, в конце концов перетянула. В путешествиях по окрестностям Всеволод, как и его младшие братья — Анатолий, увлеченный фотографией, Олег, бывший еще школьником, захватив удочки, не раз сопровождали Даниила. Бывало, они вечером выходили из Трубчевска, чтобы перед рассветом выйти к прячущимся за чащобой Чухраям и встретить восход солнца на Неруссе.

Левенки увидели в Данииле не только высококультурного столичного молодого человека, но и почувствовали его незаурядность, вызывавшую невольное уважение, иногда робость. При всей простоте манер, скромности и даже застенчивости, открытости замечалась на нем печать необыкновенности. Она сквозила в облике — высокий, худой, с густой от загара смуглотой, большелобый, с лицом, в котором угадывалось нечто индусское, с ясными и лучистыми глазами, в манере говорить, резко отличающейся от трубчевского выговора. Бросалась в глаза Левенкам его неприспособленность к практической жизни. Казалось смешным, что он пытался, обжигая пальцы, испечь на огне свечи яйцо, что, отправившись на базар за пшеном, принес проса… Но неудачные походы на Ярмарочную площадь остались стихами:

Олег Протасьевич через годы рассказывал: "Мы пошли на Жерено озеро — я, Анатолий и Даниил Леонидович. Говорили на какие-то философские темы. И тут, когда я спорол какую-то чушь, он мне сказал: "Олег Протасьевич, вы ошибаетесь". И я, мне было лет пятнадцать, был поражен, что он назвал меня на "вы" и по отчеству".

Анатолию Протасьевичу помнилось другое и по — другому. "Было, Даниил — дурачился. Он начинал: "Подумай, лягушатница — Гоголь, залив Десны, Нерусса — подумаешь красавица — там ни мостов, ни людей нет…" Вот на эту тему он и дурачился. Можно себе представить, Даниил дурачился? Но это было. С маршалом Жуковым я на ты был. И сДаниилом на ты. Домаунас он, конечно, не дурачился…" Но Анатолий Протасьевич помнил и то, что походка у Андреева была, когда он выходил с посошком в путь — апостольской. Таким и запечатлел: на мутноватой любительской фотографии — высоколобый юноша-странник с мешком за плечами, в подпоясанной светлой рубахе с отложным распахнутым воротом.

Старшая в семье, Евгения, преподавала астрономию. Она окончила трубчевскую гимназию, много читала, писала стихи, знала языки — немецкий и французский, изучала польский, — читала по-польски романы Сенкевича. Увлечения предметами романтическими — астрономией и поэзией — не могли не сдружить ее с Андреевым. Она и стихи писала о звездах:

В ее альбоме, куда она с девичества переписывала стихи, под инициалами Д. Л. А. записано стихотворение, где угадывается интонация Даниила Андреева. Оно посвящено ей: