Елизавета Кучборская - Реализм Эмиля Золя: «Ругон-Маккары» и проблемы реалистического искусства XIX в. во Франции

Еще в начале романа „Деньги“ появилась фигура своего рода комментатора событий. Это Мозер — не очень крупный биржевой маклер, желчный, осторожный, играющий предпочтительно на понижении. Не обманывающийся по поводу устойчивости Империи, он каждый раз очень точно оценивает ситуацию: „Да, да, кувыркаемся на краю пропасти… Придется еще платить по мексиканскому счету. Римские дела тоже запутались после Ментаны, да и Германия того и гляди нападет на нас… А эти глупцы все лезут вверх, чтобы потом грохнуться оземь с большой высоты. Да, да, дела плохи, вот увидите сами!“

Этот мрачный прогноз Мозера касательно Империи прозвучал в день триумфа Аристида Саккара, когда акции Всемирного банка достигли высочайшего курса, день, о котором „говорят до сих пор, как об Аустерлице и о Маренго“. Успех Саккара, начало которому было положено в обстановке международного смятения после битвы при Садовой, развивался стремительно: деятельность его представляла собой новую форму хищничества, которая соответствовала экономическим и политическим целям капитализма, вступившего в новую стадию, требующую максимально динамичного обращения денег, слияния финансового капитала с промышленным.

Составленные инженером Гамленом планы по разработке природных богатств Малой Азии и эксплуатации средиземноморского судоходства захватывают Саккара; его предпринимательская мощная фантазия еще расширит эти проекты, создавая бесконечный денежный круговорот: целая сеть железных дорог опутает земли Востока; серебро, каменный уголь должны быть извлечены из богатейших недр… „Покорение Востока, которое не удалось Наполеону с его шпагой“, осуществит акционерное общество, „бросив туда армию заступов и тачек“. В результате бурной деятельности Саккара могут быть созданы на пустынных землях реальные ценности: построены города, рудники, пути сообщения — все это представляло положительный интерес для Эмиля Золя. Однако не только материальный, но нравственный аспект проблемы привлекал его внимание, когда он оценивал агрессивно-цивилизаторскую роль Всемирного банка. „Завоевание Азии стоит миллионы, но оно даст миллиарды“ — в этом Саккар был уверен. А о цене, которой французское общество расплачивается за освоение Востока, размышляла Каролина — спокойная и мудрая сестра Гамлена: „Если там, на Востоке, ее брат радовался и торжествовал победу среди возникающих строек, среди вырастающих как из-под земли зданий, то потому лишь, что здесь, в Париже, деньги сыпались градом, растлевая все и всех в ажиотаже игры“.

Оглушительные фанфары рекламы, целый водопад цифр, мелькающие в прессе географические названия: Константинополь, Ангора, Смирна и еще целая вереница городов, „осаждаемых Всемирным банком“, — в этой взвинчивающей атмосфере опьяняющих обещаний, на этой „колоссальной ярмарке“, где бушевали страсти и прокатывались „волны безумия“, каждый надеялся ухватить „свою долю“, разбогатеть „за одну ночь“.

„Вот, возьмите мою трость, поставьте ее у дверей и пусть они целуют ее“, — сказал курьеру Дежуа Аристид Саккар о клиентах, штурмующих его кабинет. „Этот пресмыкающийся Париж“ показан в романе во многих ликах. За состоятельными держателями акций „пошла мелкота… Азарт перекинулся из гостиных в кухни, от буржуа к рабочему и крестьянину и теперь в сумасшедшую пляску миллионов бросал жалких подписчиков“— отставных маленьких чиновников, живущих на десять су вдень, слуг, удалившихся на покой, — „всю эту отощавшую и изголодавшуюся массу полунищих рантье“, которых каждая биржевая катастрофа, как эпидемия, укладывает „в общую могилу“. Но катастрофу пока предвидит только Мозер: „Состояние рынка слишком благополучно. Его чрезмерное полнокровие обманчиво, как нездоровый жир слишком тучных людей… спекуляция дошла до сумасшествия“, а вздутый свыше трех тысяч курс Всемирного — „разве это не чистое безумие?“

В грозном поединке кондотьера Саккара с Гундерманом, солидным „торговцем деньгами“, могущественным „королем золота“, пользующимся старыми методами финансового хищничества, в этом вихре цифр, бешеной пляске сумм „исчезла истина, исчезла логика, понятие о ценности извратилось до такой степени, что утратило всякий реальный смысл“. Добравшись до вершины, „чувствуя, как дрожит под ним земля и испытывая тайный страх перед падением, Саккар был королем“. Чем больше возвеличивались деньги („превыше крови, превыше слез“), тем абсолютнее выглядела его власть. И тем чудовищнее были последствия его крушения для всех, вверившихся Всемирному банку. „Безвестные мертвецы, безымянные жертвы!..“ Действующие лица романа затерялись среди „целого легиона“ людей, жизнь которых была разрушена в несколько мгновений. „Некоторые исчезли бесследно, раненные хрипели в агонии… Сколько ужасных немых трагедий… Крики скорби доносились со всех сторон, состояния рушились с таким грохотом, точно это был мусор и лом, выгружаемый с телег на свалку… И затем была смерть, были выстрелы, раздававшиеся во всех концах Парижа…“

У Эмиля Золя сложное отношение к виновнику этих трагедий — деньгам. В серии „Ругон-Маккары“ разрушительная роль денег — одна из главных тем. Но в данном романе писателя интересует и другая, созидательная их сторона: деньги — „фермент всякого социального роста“, необходимый „для успеха всех великих начинаний“. Крах Всемирного банка похоронил множество надежд, но „из-под этих, еще дымящихся развалин“ тянулись к солнцу „ростки, обещающие распуститься пышным цветом“; далеко от Парижа „жизнь уже приливала“ к бесплодным и пустынным землям. Золя сделал еще одну попытку решить проблему денег и уяснить связь их с общественным прогрессом. Утопический социалист Сигизмунд Буш, преданный науке мыслитель и мечтатель, приходит к выводу о преходящем значении денежного принципа. „Нет больше денег — а, значит, нет спекуляции, нет воровства, нет отвратительного торгашества, нет преступлений, порождаемых алчностью. Никто больше не женится из-за приданого, никто не душит престарелых родителей из-за наследства, никто не убивает прохожих из-за их кошелька…“ Однако в рассуждениях Буша о путях, ведущих к коллективизму, и его формах сказались реформистские заблуждения писателя, ошибочно отождествлявшего взгляды своего героя с теорией Маркса, которая известна была Эмилю Золя лишь в несовершенном изложении.

Двойственно отношение автора и к Аристиду Саккару в этом романе, хотя в предыдущих произведениях он вызывал у Золя вполне определенные чувства. „Опустошенная душа“ Саккара, „сложная и непонятная в своем разложении“, показана сейчас, может быть, с большей силой обобщения, чем раньше. Отказавшись почти вовсе от бытовой детализации, сосредоточив внимание на „господствующей страсти“ героя, писатель придал образу Аристида Саккара в „Деньгах“ острую социальную характерность: „…он не знал ни уз, ни преград, удовлетворяя свои аппетиты и инстинкты с необузданностью человека, для которого нет никаких границ, кроме собственного бессилия“. Он „продавал всех…. продавал и самого себя“, как продал бы своих помощников (Каролину и ее брата) и „стал бы чеканить монеты из их сердец и мозгов“. Но другая, деятельная сторона образа призвана если не смягчить, то расширить его. После краха банка Саккар, не уничтоженный, не разбитый, затевает в Голландии „новую колоссальную аферу“ — осушение болот с помощью сложной системы каналов: „он хотел отвоевать у моря целое маленькое королевство“.