Коллектив авторов - История русского романа. Том 2

Выше уже отмечалось, что одной из особенностей русского романа, рано осознанной и передовой литературой и литературной критикой Запада, была свобода от привычных на Западе сюжетных шаблонов и условностей. Русский роман в 70—)80–е годы стал для крупнейших писателей Запада и США классическим образцом отрицания мертвой дидактики, книжных шаблонов и литературных схем во имя свободного, широкого и всестороннего изображения правды жизни, — изображения, проникнутого высоким гуманизмом, верой в достоинство и ценность человеческой личности. [689] См.: R. A. Ge ttman. Turgenev in England and America. The University of Illinois press, Urbana, 1941, pp. 28–82. Вместе с тем уже в эти годы наиболее передовые и проницательные умы Запада подошли к пониманию того, что эстетические открытия великих русских романистов, характер их реализма были нераздельно связаны с общественным, гражданским пафосом русской литературы, с характером ее патриотизма, который сделал русскую литературу литературой «борьбы». [690] См. об этом: Ф. Я. Прийма. Начало мировой славы Л. Толстого. «Русская литература», 1960, № 4, стр. 48. Если Э. Золя видел в Толстом прежде всего «мощного аналитика» и «глубокого психолога», [691] Е. Zola. Mélanges, préfaces et discours. Paris, 1929, p. 255. то те зарубежные писатели и критики, которых не удовлетворял реализм Золя и его школы, указывали, что источником превосходства русского реализма над французским являются гуманизм русских романистов и их вера в творческую активность человека. Сопоставляя произведения романистов русской реалистической школы с произведениями французских натуралистов, многие писатели Запада считали решающим различием между теми и другими то, что в отличие от французских натуралистов, видевших свою задачу по преимуществу в изображении физической и духовной нищеты и приниженности, русские романисты, напротив, стремились показать активность своих героев, их стремление к борьбе, умели вызвать в читателе (даже тогда, когда их героп не могут победить силы враждебных обстоятельств и вынуждены им уступать) гордость за людей, которые способны переносить свои страдания с такой нравственной высотой, стойкостью и отзывчивостью к окружающим. [692] См.: D. Brewster. East‑West Passage, pp. 150–155. «Он писал романы и драмы, — заметил в 1884 году о Тургеневе один из его первых американских почитателей Генри Джемс, — но настоящей, великой драмой его жизни была борьба за лучшее положение пещей в России». [693] Там же, pp. 102–103.

Связь русского романа с русским освободительным движением получила отражение в многочисленных отзывах о русском романе зарубежных писателей и критиков конца XIX века, в том числе в книге испанской романистки Э. Пардо — Басан «Революция и роман в России» (1887). Отмечая значение литературы в России как передовой общественной силы, Э. Пардо — Басан писала о русском романе: «Русские предъявляют к роману гораздо большие требования, чем мы… Для нас роман — это средство убить время. Для русских это не так. Они требуют, чтобы романист был пророком нового будущего, вождем новых поколений, освободителем от крепостного рабства, борцом с тиранией». [694] E. Раrdо Вazаn. La revolueiôn у la novela en Rusia. Secunda ediciôn, Madrid, 1887, p. 424.

Русский роман XIX и XX веков явился одной из вершин реализма в мировой литературе. И вместе с тем этот роман в классических образах запечатлел для народов других стран, для современных и будущих поколений те особенности духовного склада русского народа и его лучших людей, которые в XIX веке способствовали превращению русского революционного движения в передовой отряд международной революции, а в XX веке поставили русский пролетариат и трудящиеся массы России во главе социалистического пролетариата и трудящихся всего мира. Именно эти особенности русского романа и сделали его в глазах передовых умов Запада и Востока, в глазах широких читательских масс всего мира не только одним из самых выдающихся, бессмертных явлений художественной культуры человечества, но и огромной, могучей по своему воздействию на умы жизненной силой.

«Слава русских романистов вытеснила славу английских благодаря их правдивости, — писал о русском романе один из исследователей новейшей английской литературы. — В отличие от англичан, русские романисты никогда не стремились быть только мастерами смеха и слез… В умах их зарождались философские системы, планы революционных преобразований. Антагонизм по отношению к современной цивилизации — таков основной тон их учений». [695] W. C. F r i e r s о n. The English Novel in Transition. 1885–1940. University of Oklahoma‑Press, 1942, p. 135. С еще большей энергией и убежденностью ту же мысль выразил в годы второй мировой войны английский критик

В. Притчет: «Большим преимуществом русских романистов было то, что они должны были содействовать решению русского вопроса, который стал вместе с тем всеобщим вопросом человечества — вопроса о значении и необходимости подъема народных масс»; «Если мы попытаемся определить то качество русского романа, которое способствовало его исключительному престижу, решающим для нас явится слово „реализм“. У русских романистов за непосредственно изображаемыми ими образами всегда стоял иной мощный образ, который поднимал русский реализм на несколько дюймов над землей, — судьба России… А кто произносит слово „Россия“, тот говорит одновременно: „человечество“». [696] New Statesman and Nation, 1942, 17 January; 25 April.

В конце XIX и в начале XX века влияние русского романа стало одним из важнейших факторов, способствовавших в этот период формированию тех романистов Западной Европы и США, которые боролись с идейным и художественным измельчанием современного им буржуазного романа.

«Русский роман преобразовал роман французский», — писал в 1893 году французский романист Э. Род. Гуманизм русского романа, понимание великими русскими писателями своего творчества как «акта человеколюбия» помогли писателям его поколения, по признанию Э. Рода, найти путь к освобождению от самодовлеющего эстетизма теории «искусства для искусства» и вместе с тем от бесстрастного объективизма натуралистов. [697] Э. Р о д. Русский роман и французская литература. «Русский вестник», 1893, № 8, стр. 210–212, 224–225.

Огромное освободительное влияние русского романа переживают в этот период не только уже сложившиеся писатели старшего поколения, но и молодые Томас и Генрих Манн, Ромен Роллан, Джон Голсуорси, Теодор Драйзер и другие формировавшиеся в этот период многочисленные представители гуманистической литературы Запада и Востока.

В автобиографических записях и «Дневниках» Роллана, в его «Жизни Толстого» (1911), в книге Т. Манна «Гёте и Толстой» (1922) и в ряде позднейших высказываний его о творчестве русских иисателей — романи- стов. в книгах и статьях о русских писателях А. Франса, С. Цвейга, Б. Шоу, Д. Голсуорси, Э. Гарнета, А. Беннета и многих других прогрессивных писателей Запада начала XX века отражена та огромная дань уважения и признательности, которую испытывали к ним их западноевропейские современники. «Как эпический писатель, Толстой — наш общий учитель, — писал от имени поколения западноевропейских писателей начала XX века А. Франс, — он учит нас наблюдать человека и во внешних проявлениях, выражающих его природу, и в скрытых движениях его души; он учит нас богатством и силой образов, одушевляющих его творчество; он учит нас безошибочному выбору положений, которые могут дать читателю ощущение жизни во всей ее бесконечной сложности… Толстой дает нам… пример непревзойденного интеллектуального благородства, мужества и великодушия. С героическим спокойствием, с суровой добротой он изобличал преступления общества, все законы которого преследуют только одну цель — освящение его несправедливости, его произвола». [698] «Интернациональная литература», 1940, № И—12, стр. 229. «Борцы и герои… мученики великой ответственности перед идеей человечества», по выражению Т. Манна, [699] «Современный Запад», 1923, № 3, стр. 241. русские писатели — романисты в условиях того идеологического кризиса, который был вызван эпохой империализма, помогли укреплению линии новой демократической и гуманистической литературы на Западе и в США. Не случайно, отвечая в 1927 году на вопрос о двенадцати лучших романах мировой литературы. Д. Голсуорси назвал среди них два романа Л. Толстого и три Достоевского, а его современник А. Беннет отнес к числу лучших романов вообще только произведения русских романистов (Гоголя, Тургенева, Достоевского и Толстого). В то же время творчество русских романистов помогло писателям Китая, Индии и других стран Востока в поисках тех путей, которые вели в этих странах к созданию новой национальной литературы, — литературы, возникшей на основе ломки старых, средневековых литературных традиций, широкого приобщения писателя — романиста и повествователя к запросам современной социальной жизни своего народа и всего человечества.