Дмитрий Сегал - Пути и вехи: русское литературоведение в двадцатом веке

Фигура О. М. Фрейденберг становится известной научному миру лишь после того, как была опубликована в самом начале 1980-х годов (сначала по-русски в Америке, а потом по-английски) её переписка с двоюродным братом Б. Л. Пастернаком вкупе с её дневником-автобиографией. Из этой книги стало известно о многолетней дружбе и переписке Б. Л. Пастернака и его кузины, а также о духовноинтеллектуальной эволюции самой Ольги Михайловны. Эта эволюция происходила на фоне весьма драматических событий в советском литературоведении 1920-1940-х годов. Специально речь идёт о судьбе античных штудий, особенно греческой и латинской филологии, которыми занималась О. М. Фрейденберг. Её узкой специальностью стала история греческого романа. Исследование судьбы сюжета, связанного с жизнью одной христианской святой, привело О. М. Фрейденберг к открытию многочисленных схождений между этой историей и сюжетами вполне светских, собственно говоря, языческих эллинистических романов. Эти схождения лежали в области семантики. Внешне непохожие мотивы оказывались связанными внутренним глубинным значением. Подобного рода исследовательские интересы были глубоко чужды старой гвардии классической филологии, бывшей почти без исключения враждебной новомодному советскому марксизму. Фрейденберг нашла поддержку у Н. Я. Марра, интересовавшегося различными проявлениями «стадиальности», которую он интерпретировал в духе марксизма. Среди этих проявлений немаловажное место занимали трансформации сюжетов и мотивов. Сам Марр, правда, глубоко этой проблематикой не интересовался, а его ученики часто относились к ней с подозрением, поскольку речь шла не о формальных элементах (вроде марровских «четырех элементов» первоначального языкотворчества), а о структурах значения, где слишком явно могли фигурировать и «идеологически чуждые» фигуры и ситуации, вроде древних царей, полководцев, богов и богинь. Сама О. М. Фрейденберг, независимая и открытая в своих оценках и суждениях, никак не подходила под всё более сервильный и посредственный уровень, который установился в науке. Её книга «Поэтика сюжета и жанра», по всем направлениям непохожая на то, что делалось тогда в филологии, долгое время не могла быть напечатана, а когда, наконец, вышла в 1936 году, через три недели после публикации была запрещена и конфискована. В печати появились крайне враждебные отзывы, и на этом официальная научная карьера О. М. Фрейденберг в том, что касалось публикации её трудов, была закончена. Имя и работы О. М. Фрейденберг вернулись в науку лишь в 70-80-х годах прошлого века.

Исследования О. М. Фрейденберг выполнены на совершенно ином материале, чем труд В. Я. Проппа. Здесь речь идёт не только о материале народной словесности, но и о всей античной традиции — главным образом, о греческой, эллинистической и римской литературе, с привлечением также и древневосточного материала, особенно Библии и Нового Завета. При этом всё время ощущается живая связь этих традиций с европейской литературой последующих периодов, включая Средневековье и Новое время. Книга О. М. Фрейденберг — это, по существу, фундаментальное исследование основ литературной традиции.

Если книга В. Я. Проппа реконструирует единый «хронотоп» волшебной сказки, состоящий из целой цепи связанных друг с другом локусов, то исследование О. М. Фрейденберг следует совсем по иному пути. Выявляются смысловые единицы и структуры, свойственные определённому типу жанра, а затем эти структуры сопоставляются со структурами, соответствующими жанру другого типа. Главное — это, во-первых, должное выявление и описание этих типов, соответствующих тем или иным стадиям развития культуры, согласно положениям того варианта «нового учения о языке», в разработке которого принимала деятельное участие сама О. М. Фрейденберг, а во-вторых, точное и объективное сопоставление этих смысловых единиц — мотивов.

О. М. Фрейденберг вычленяет один глубинный ядерный мотив, который, по её мнению, проходит через все эпохи древней ближневосточной, античной, эллинистической и христианскои культуры и в преображенном виде доходит и до наших дней. Это мотив ритуального жертвоприношения мальчика или юноши. Мотив этот может выступать как в своей прямой форме, так и в семантически трансформированном виде посредством тропов, а также сюжетных вариаций и смены кодов. Эти трансформации и вариации и есть механизм литературной эволюции.

Согласно концепции О. М. Фрейденберг, основной мотив ритуального жертвоприношения может выступать в двух модусах — действия . всегда имеющего культовый — от чисто обрядового до сублимированного — характер, и представления. существующего, опять-таки, либо в имагинативном показе , либо в описании (текст). Ритуальное действие может быть представлено либо в своей полноте, как целый сюжет убиения, расчленения, поглощения, либо синекдохически — только через убиение, или только через расчленение (разрывание), или только через поглощение, либо их комбинации. Синекдоха может сочетаться с детализаиией и порождением все новых звеньев, этапов тех или иных отдельных действий и их агентов, пациентов, атрибутов, локусов и проч., что может рождать независимые сюжеты, как, например, закапывание отрубленного пальца и его последующее выращивание в виде дерева и т. п.

О. М. Фрейденберг видит в тематике и мотивах еды важнейший рефлекс первоначальной идеи ритуального жертвоприношения. Соответственно, все античные и более поздние жанры, связанные с едой и её описанием, получают важное место в истории литературной эволюции. Здесь, по Фрейденберг, соседствуют два фундаментальных экзистенциальных плана: план смерти (того, кого едят или что едят — серьёзное, скорбное, мрачное) и план жизни . нового рождения, воскресения (светлое, оптимистическое, радостное). Но новое рождение сулят не только тому, кто ест, но и тому, кого съели. По Фрейденберг, «акт смерти и акт еды всё время встаёт перед нами в виде устойчивого и непреодолимого омонима». У греков, говорит она, покойники непрерывно едят и пьют, будучи освобождены от земных забот. Проглатывая, человек оживляет объект еды, оживая и сам.

Этот сюжет составляет основу всех остальных сюжетов в самых различных кодах. Два кардинальных кода в древней культуре — это код вегетативно-земледельческий и код космический. Последний говорит о пространстве-времени всего мира, вселенной. Код вегетативный переводит всё в термины произрастания, умирания, плодородия. Большие мифологические сюжеты развиваются из соположения этих двух кодов вместе. Очень важны, особенно для жанров повествовательных, различные вариации социального кода — или, в определённых, уже сильно стратифицированных обществах просто разные социальные коды. Один универсальный социальный код — это код семейный и родовой с его важными моментами социальной интеграции, индивидуации и сильного соперничества — утверждения. Существуют и специальные коды обретения царского достоинства, власти, интронизации, наследования и проч. Есть и особые коды вступления и утверждения статуса воина. Все они так или иначе реализуют основной мотив ритуального жертвоприношения. С каждым связаны свои поэтические, иногда нарративные жанры.